Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Трибунал внимательно, пункт за пунктом изучил дело Глаголина и все подробные отчёты о нём в докладе следственной комиссии, беря в расчёт мнение несогласного члена этой комиссии, заслушав тех свидетелей, которых допрашивала комиссия, и тех, кто позднее сам явился в трибунал, — и на основе всего, что содержал протокол двухдневного заседания, трибунал пришёл к заключению, что обвиняемый Глаголин не виновен в отношении статей 100, 102, 1081 Уголовного кодекса, 1903, 1909, приказа № 390 по Белой Армии, и статьи 129 Уголовного кодекса, 1903. Поэтому трибунал вынес приговор: оправдать Глаголина Бориса Сергеевича.

Подлинный вердикт со всеми должными подписями, в подтверждение этого подписался шеф-адъютант коменданта Харькова полковник Ноздрачёв. По просьбе Б. С. Глаголина трибунал не призывал к ответу ложных информаторов и сомнительных личностей».

Режиссёра-новатора от верной пули спас безвестный врач, который, судя по всему, представил в трибунал документы, которые свидетельствовали о невменяемости осуждённого. «Белые», в отличие от «красных», сумасшедших, как правило, не расстреливали. Позднее, в 1925 году, он как-то обмолвился: «Ясно, что к доктору, спасшему меня от расстрела при добровольцах, теперь я за свидетельством не пойду. Недаром в зловольческое время комиссия врачей признала меня одержимым помешательством». [1.70]

В 1937 году его всё-таки расстреляли, но это было другое…

Кровавые итоги Гражданской войны, послевоенный голод и разруха объективно влияли на формирование самых причудливых моральных конструкций новой жизни, так что ничто не мешало тому, чтобы идея о «половом коммунизме» стала реализовываться на практике. Всё это стало называться «новым коммунистическим бытом», результатом которого стало резкое увеличение количества абортов и беспризорных детей. По мнению поборниц свободы, сексуальные отношения должны были быть столь же просты, «как выпить стакан воды». Теперь сознательная комсомолка не имела морального права отказывать в близости представителю прогрессивной коммунистической молодёжи, поскольку такое поведение воспринималось не иначе как подрыв борьбы за социализм, рецидив «буржуазного прошлого», «мещанских условностей» и контрреволюции, поскольку снижало настроение, работоспособность и производительность труда у комсомольца или, не дай бог, коммуниста. Освобождение людей от всех условностей старого мира вместе со свободой половых отношений было просто необходимо для скорейшей победы коммунизма. [1.192]

В 1924 году в столице живо обсуждалось новое, невиданное ранее явление — демонстрации московского общества «Долой стыд!», члены которого — мужчины и женщины — появлялись на улицах и ездили в трамваях совершенно голыми, прикрывая срам лентами с лозунгом «Долой стыд!». Художница Наталья Северцова-Габричевская рассказывала о реакции невольных свидетелей перфоманса: «Кто-то хохотал до слёз, кто-то плевался. Старухи крестились, говоря: „Апокалипсис! Конец света!“ и растерянно спрашивали у прохожих: „Что ж это? И нас заставят раздеться?“ Мальчишки в полном восторге бежали за демонстрантами следом». Михаил Булгаков записал в дневнике в сентябре 1924 года: «Новость: на днях в Москве появились совершенно голые люди (мужчины и женщины) с повязками через плечо „Долой стыд“. Влезали в трамвай. Трамвай останавливали, публика возмущалась».

Нудистский пляж на Пречистенской набережной в районе Кремля, 1924 г.

Наконец, нарком здравоохранения Николай Семашко, считавшийся патроном прогрессивного движения, был вынужден дать в «Известиях ВЦИК» необходимые инструкции: «Подобное поведение необходимо самым категорическим образом осудить со всех точек зрения. Во-первых, жестоко ошибаются, когда думают, что если ходить голым, отрастить волосы и ногти, то это будет самая настоящая „революционность“. Во-вторых, путешествие по Москве в голом виде совершенно недопустимо с гигиенической точки зрения. Нельзя подставлять своё тело под пыль, дождь и грязь. Улицы Москвы — не берег Чёрного моря. В-третьих, очень спорно, содействует ли это дикое новшество нравственности. В тот момент, в который мы живём, когда ещё не изжиты такие капиталистические уродства, как проституция, хулиганство, обнажение содействует не нравственности, а безнравственности. Поэтому я считаю абсолютно необходимым немедленно прекратить это безобразие, если нужно, то репрессивными мерами».