Жизнь забугорная

После ухода мастера Андрей тяжело опустился в кожаное кресло. На него вдруг накатили такое отчаяние, такой страх одиночества, что он жалобно заскулил. Сначала тихонько, закусив губу, затем в голос. Слёзы бежали по небритым щекам, из горла вырывались всхлипы, в районе солнечного сплетения нестерпимо жгло. Андрей чувствовал себя таким беспомощным и ничтожным, каким в последний раз ощущал себя лет тридцать назад.

Его, тогда десятилетнего сорванца, завхоз детдома заподозрил в краже огнетушителя и на всю ночь закрыл в подвале. Дрожа от холода и страха, он сидел на ящике с хозяйственным мылом и глотал душившие его слёзы.

По углам шуршали осмелевшие в ночи мыши. Откуда-то сбоку доносился непонятный гул, похожий на стоны привидений. В густой сетке спускающейся с потолка паутины поблёскивали красные огоньки, напоминавшие глаза вампира. Сам же потолок был похож на свод пострадавшей от взрыва пещеры. По всей его поверхности змеились многочисленные трещины. Андрюхе казалось, что с каждой минутой они становятся всё больше и больше. Что пройдёт час-другой, и этот каменный свод обрушится вниз, погребя его под собой.

Ничего более жуткого доселе переживать ему не доводилось. Закутавшись в пыльный мешок из кусачей дерюги, он плакал, и не было рядом ни одной живой души, с которой можно было бы поделиться нахлынувшими страхами.

И вот спустя десятилетия – всё тот же привкус горечи и страха. «Один, совсем один, – повторял Андрей, как заведённый. – Не с кем даже словом переброситься. Хотя…»

В его мозгу что-то щёлкнуло, словно тумблер переключился, и перед глазами возникло предложение Макса, нацарапанное на плакате «Stop-Aids»: «Если вилы припрут к горлу…». Припёрли!

Андрей бросился к телефону, дрожащей рукой набрал номер земляка. Ему уже было всё равно: наркоман тот, гомосексуалист, чудик, извращенец, зомби… Главное, чтоб он сказал: «Алло!». Но Макс трубку не снял – ни утром, ни днём, ни вечером. Рухнула последняя надежда на контакт с равным себе, «положительным» типом.

Следующие несколько недель Шнайдер провёл на «автопилоте», не ощущая хода времени, которое сменялось для него лишь днём и ночью. Он жил в сумеречном мире, из которого были изгнаны все эмоции. Андрей больше ничего не читал, телепередачами не интересовался, в интернет не заглядывал. Единственное, что ему не надоедало, это просмотр собственных фото разных лет, «закачанных» в блок памяти надгробия, которое уже неделю «украшало» его балкон.

«Вот так в сороковник и заканчивается путь земной, – беседовал он со своим фотоклоном, стоящим под пальмой с сигарой в зубах и кокосом в руках. – Знать бы только: за что? Я, конечно, не праведник, но ведь и не самый плохой человек на свете… Как ты считаешь?».

Накачанный загорелый мачо, каким ещё совсем недавно был Андрей, самоуверенно улыбался, глядя на своё жалкое подобие. Видать, он и в самом деле не знал ответа на этот непростой вопрос. «Никто, абсолютно никто не желает со мной общаться, – простонал Шнайдер, удаляясь в квартиру. – А ведь могли бы, ради приличия, позвонить, поинтересоваться: «Не подох ли ты еще?»

В этот момент у самого его уха зазвонил телефон. От неожиданности Андрей выпустил из рук жестянку с арахисом. Солёные орешки раскатились по паркету, оставляя за собой дорожку из мелкой соли.

– Шнайдер! – произнёс он дрожащим от волнения голосом.

– Дрешер! – ответили ему на том конце.

Воцарилась неловкая пауза, прерывать которую звонивший не собирался.

– Ну, и…? – не выдержал Андрей.

– Это я тебя спрашиваю: «Na und?», – повторил его вопрос по-немецки назвавшийся Дрешером.

– Больной, что ли?

– Что есть, то есть – нездоров. Только ведь ты мне звонил, а не я тебе…

Сердце Андрея бешено заколотилось.

– Макс? – выкрикнул он радостно. – Тот, который: «…одна голова хорошо, а полторы лучше»?

– Он самый.

– Что ж ты так долго молчал? Я тебе столько раз звонил!

– Я друга недавно схоронил, – тихо произнёс тот. – Ни видеть, ни слышать никого не хотел. Сегодня первый день, как на форум высунулся… Так что, не серчай…

– Я тоже скоро умру, – доверительно сообщил Шнайдер. – Надгробие прикольное уже прикупил, место на кладбище зарезервировал, со способом самоубийства определился – с моста в Рейн сигану – и был таков.

– А я до последнего буду карабкаться, – выдохнул Макс.

Они проговорили часов пять, а то и все шесть. Андрей, что называется, дорвался до свободных ушей. За один вечер он выложил собеседнику всю свою подноготную. Рассказал о детдоме, фиктивном браке, частой смене сексуальных партнёрш, праздновании юбилея, убийственной смс-ке, визите в СПИД-центр, поведении бывших друзей, походе на железнодорожный мост, беседе с батюшкой, пожертвовании детдому, своём нынешнем образе жизни…

– Так ты что, совсем не лечишься? – поразился Макс.

– А на фига? Шансов выжить у меня – ноль целых хрен десятых. Ну, получится вымутить у болезни пару лишних лет. Что это даст, в конечном счёте?

Дрешер озадаченно молчал. Будучи активистом группы взаимопомощи при городском центре поддержки ВИЧ-инфицированных, он общался со многими «положительными», но подобные речи слышал впервые.