Гийом де ла Тур Перегорский жонглерподнялся из тьмы, точно ей был рожден.– Я видел звезду, и познал боль утрат.И ад я прошел на земле, как солдат.Любил, был любим и мечтал в один деньпред Богом предстать с ней.Но страшная тень похитила счастье.Заснула, мертва? – Не знал я.И стужа носила слова пустых заклинаний,бессвязный поток.Жесток был мой жребий,никчемных поверий отверг я советы,но друг мне помог,нашел верный способпред сном каждый вечерМолитву Христову читать сотню раз.А Бог каждый вечер,небесные свечи по небу расставив,ходил мимо ставень.Ни разу ко мне не зашел.Болели глаза, весь псалтырь и молитвычитал я, теряя заветную нить,и плавали блики, и тени великихсо мною пытались о чуде молить.Но не было чуда, впустую все, даромя душу растратил и сердце извел.Год в муках прошел,лютня грохнулась на пол,и смерть мне явила божий престол.Рыдали прекрасные дамы,и мгла молила принять, что она забрала.Но Гуго де Пейн лишь руками развел, —престол лишь для тех, кто был свыше рожден.Страдание – скульптор великий, певцарезцом создавал для благого венца.Но дама его… – на полслове умолк.– Я в толк не возьму, – Пейре вышел вперед,ни Бог вас, ни черт ни за что не поймет.В раю ждут его, но нет места женепо мне, это подло и лживо вдвойне.И если на небо ей доступа нет,так я уступлю, есть же внутренний свет,поэт и во тьме не утратит огня.Пусть будут вдвоем и запомнят меня.– Была история одна, достойная пера,я изложу ее сейчас, не будем ждать утра. —Борнель с Видалем рядом встал. —Раз трубадур прогневал дамуи изгнан был с двора любви,так стал он жалким, грустным самым,забросил радости свои.Тогда друзья пошли проситьпростить, вернуть расположеньепоэту. Редкое везенье,кому дано без слез любить.Сказала дама: – Я прощу,коль, преклонив свои колени,сто трубадуров и их дампадут теперь к моим ногам.Я возвращу расположеньеи впредь позволю наглецуслагать любовные кансоны,любить и вечно прославлять,мой кроткий нрав, как благодать.– А я подумал, может, намтеперь пасть к Господа ногам,и умолить простить хоть иходних.