Жизнь женщины в Средние века. О чем молчат рыцарские романы?

– Ну, вот, опять печаль и свет,
как будто нет иного в мире! —
Пейре Видаль, красавчик Пейре
вскочил, и струны зазвенели,
в веселый пляс пустился мир.
– Из грязи в князи, в короли!
Моя судьба – шальные сны,
и гениальные идеи.
Походный трон, и тут же ложе.
Поэт любви, не будет он
вниманьем дамским обделен.
Но говорить о том не гоже.
Ни боже мой, одной строфой,
одним мечтанием, быть может.
Я победил, живу в веках,
в стихах, легендах и мечтах.
Ни мне роптать, ни мне страдать.
Сиять, играть, писать, летать!

– Ты прав, о висельник, не будем, —

смеется голова на блюде, —
бахвальством этим мир смущать.
Ты, верно, шалопай, шутник.
Но раз тебя подвел язык.
За злую сплетню, помню он,
был усечен. Что же до славы на века,
так точно, помнит шутника
и лангедокская волчица —
за нею вздумал волочиться!
И раз был герб красотки той
украшен хищной головой,
так ты, одевшись в волчью шкуру,
повадился в ночи гулять
и в полнолунье страшным воем
народ и знать его смущать.
Дивлюсь, что псы тебе тогда
не усекли еще и срама!
Могли б, конечно, ведь стыда
в них так же, впрочем, не бывало.
Зато с тех пор звенит молва,
что дух лесной, найдя раба,
в него всего себя вселяет.
И бродит полною луной,
и бредит полною луной —
вот дар твой – страшный, но живой.
Иди, налей себе вина, —
Смеется с блюда голова.
Но было видно, Бафомет
ему вовек не застил свет.

4