«Медленность и недостаточность нашей переписки восполняется единением и общением с вами в Господе. О! сколь довольствует и утешает моё сердце таковое общение! Я чувствую, дорогая сестра, что вы как бы соприсутствуе-те мне, и говорю с вами в духе порой несравненно лучше, чем могли бы выразить язык и перо. Не сомневаюсь, что по временам Господь передаёт вам нечто от сего, так что, не-смотря на всё моё недостоинство, мы вместе приближаем-ся к Богу, поклоняемся Ему, прославляем Его, любим Его и повергаем себя в бездну Его милости. — Это моё недосто-инство представляется мне не меньшим, чем глубочайшая морская пучина; и если бы я воспринимал его не в Божием свете, то оно было бы неодолимым препятствием в моём общении с Господом и Его детьми. Божия же благость об-ращает мне его на пользу, для самоумаления и исхождения
из самого себя, что поистине необходимо для приближе-ния к Богу. Чем мы беднее, меньше и свободнее от себя, тем покойнее, свободнее и чище мы единимся с Богом и Его чадами и тем способнее становимся к принятию Божи-ей благодати. Не раз напечатлевалось в моём сердце: «При-ди ко мне, как малое дитя, и Я приму тебя на Свои руки». Падшая самость всеми силами отвращается от самоума-ления и исхождения из себя и представляет их нам невы-носимыми; но нет ничего более далёкого от истины. Если мы отвергаем их, нам становится плохо; и порой очень и надолго плохо. Но когда мы проникаемся тем, что Христос
грехах (2 Кор. 7:10) и всякого распознавания в себе добра и зла должно быть то, чтобы мы со всем, что в нас есть, при-шли к своему
Нищета духа способствовала истинному смирению Терстегена. Несомненно, его сочинения, речи и душепо-печительское назидание были великим благословением для людей, но он придавал этому весьма малое значение. В первые годы своего служения он совершенно искренне говорил, что ему никогда и в голову не приходило, что он совершает дело Божие в отношении ближних; только об одной особе, жившей в тридцати милях от Мюльхайма, которую он ни разу не видел, он однажды сказал: «Если Господь и определил меня кому-то помочь, то это была сия особа». Когда его прославляли за явное всем благочестие и расточали в его адрес похвалы, он говорил: «На самом-то деле мне нужно сидеть в самой худой хижине и оплакивать свои грехи».
Такое нелицемерное смирение Терстеген без малейшего притворства, со свойственной ему сердечной откровенно-стью, выказывал всегда и во всех случаях. Когда он нахо-дился в кругу родственных ему благочестивых душ, то при прощании нередко говаривал: «Братья! Общаясь с вами, я
44 Это последнее письмо Терстегена своей самой доверенной и близкой собе-седнице. Мария д'Орвиль скончалась в ноябре 1755 года.