Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны

Через некоторое время ал-Малик ал-Музаффар послал [людей] в те горы, и они собрали вещи султана, взяли его коня, седло, его знаменитый меч и палочку, которую он вставлял в свои волосы. Когда все это было доставлено, все присутствующие из числа его приближенных, находившихся с ним в те дни, такие, как Утур-хан, амир-ахур Талсаб и другие, засвидетельствовали, что это — вещи, взятые у него. Он послал также за останками султана, и они были доставлены и погребены[845].

Поистине, этот преступивший право негодяй причинил великое несчастье и оставил сей мир без него осиротевшим.

О тот, кто заставлял кровь литься из шей врагов!
После твоей гибели ты заставил глаза плакать кровью.
Если превратности судьбы погубили его,
посмотри же на державу и на ислам:
Вера опорочена, и государство разбито,
и отрезана веревка величия и славы.

Глава 108 Кое-что о поведении султана, его качествах, его указах, о том, как он обращался и как обращались к нему от имени халифа и других государей

Он был смуглым, небольшого роста, тюрком по речи и по выражениям, но говорил также и по-персидски. Что касается его храбрости, то, чтобы сказать о ней, достаточно упомянутых мной его битв. Это был лев среди львов и самый отважный среди своих смельчаков-всадников. /273/ Он был кротким, не сердился и не бранился. Он был серьезен, никогда не смеялся, а только улыбался и не был многословен. Он любил справедливость, однако время смуты, с которой он встретился, возобладало, [изменив его нрав]. Он любил облегчать жизнь подданных, но правил во время упадка и поэтому прибегал к насилию.

[Джалал ад-Дин] обычно писал халифу в первое время после прихода из Индии, хотя между ними и была неприязнь, как при его отце: «Его (халифа) послушный слуга Манкбурны, сын султана Санджара». А когда халиф облачил его в Хилате в почетные султанские одежды — как мы упоминали об этом, — он писал ему: «Его (халифа) раб» — и обращался к нему [со словами]: «Господину и покровителю нашему, Эмиру верующих, имаму муслимов, халифу Посланника господа обоих миров, имаму Машрика и Магриба, высочайшей вершине из рода Лу'аййа ибн Галиба».

[Джалал ад-Дин] писал в посланиях 'Ала' ад-Дину Кай-Кубаду и государям Египта и аш-Шама полное свое имя и имя своего отца, называя себя султаном, и не писал ничего такого, что было в обычае, как-то: «слуга», «возлюбленный» или «брат».

Его знак на указах был: «Помощь только от одного Аллаха!» Если он переписывался с Бадр ад-Дином, правителем Мосула, и с подобными ему, то ставил этот знак самым красивым почерком. Калам для написания знака был расщеплен на две части, чтобы [линии] знака были толстыми.

К нему обращались от халифа вначале, после его прихода из Индии, так: «Высокочтимый господин хакан», но он постоянно просил обращаться [к нему] только как к султану, однако они не соглашались на это, так как, по обычаю, никто так не обращался к предшествовавшим великим властелинам. А когда он стал на этом настаивать, то они титуловали его, уже после облачения в почетные одежды, так: «Высокочтимый господин шахиншах».

Он погиб в середине шавваля шестьсот двадцать восьмого года[846], и это было величайшее несчастье. Даже если бы заря разорвала из-за этого свое покрывало, то была бы права, ведь это самое большое горе! И если бы луна покрыла свой лик царапинами, то беда заслуживала этого, и небеса могли бы одеться в траур, а звезды — превратиться в пепел. Я думаю, что если они встретились ночью, то горько причитали и оплакивали горе чем дальше, тем больше. И как будто Абу Таммам имел в виду именно его, когда сказал: