Жизнеописания трубадуров

Сравнительный интерес представляют и миниатюры с изображением музыкантов из средневековых армянских рукописей в собрании Матенадарана в Ереване. Из всего богатства подобных сюжетов мы избрали несколько наиболее древних изображений музыкантов, играющих на струнных и духовых инструментах, из Евангелий XIV в. и лишь в одном случае (архаический мотив человека верхом на двух птицах) – XV века[48].

Целую эпоху в восприятии трубадуров составляет романтизм. Эту эпоху как нельзя лучше иллюстрирует гравюра Гюстава Дорэ к той сцене "Божественной комедии", где Данте встречает в аду Бертрана де Борна, несущего за волосы отсеченную от тела собственную голову (см. Дополнение второе, I, (3) А). Теснины скал, корчащиеся фигуры грешников, жесты Данте "с профилем орлиным" и увенчанного венком его спутника Вергилия создают атмосферу несколько "оперную". Символистическую вариацию на тему опять-таки романтической "Принцессы Грезы" Ростана, восходящей к жизнеописанию Джауфре Рюделя с его "дальней любовью" (V), представляет собой эскиз панно гениального Врублеля, исполненного для Нижегородской всероссийской художественной и промышленной выставки 1896 г. Певцу, охваченному болезнью на корабле, влекущем его к никогда не виданной им принцессе, в которую он влюблен, является виденье самой этой принцессы и ее свиты. Панно вызвало большой скандал, в который были вовлечены его заказчик С. Мамонтов, министр финансов С.Ю. Витте и консервативная Академия, не оценившая новаторства художника и посчитавшая панно "претенциозным", а свой голос к хору хулителей Врубеля присоединил и Максим Горький, в статье в "Нижегородской газете" обвинивший художника в декадентстве[49]. Мозаичная вариация Врубеля на тот же сюжет по сей день украшает фриз фасада московской гостиницы "Метрополь".

Романтически-барочная образность пронизывает и картину Г. Якулова на сюжет его отроческой мечты, навеянной пушкинским стихотворением "Жил на свете рыцарь бедный...", которое воспевает куртуазную любовь в ее экстремальном духовном преломлении в форме любви к Божьей Матери. История этой картины, от которой сохранился лишь довоенный стеклянный негатив в фототеке Третьяковской галереи, более чем загадочна. Картина эта была приобретена в Париже в 30-е годы Обществом друзей Якулова, которое решило возвратить ее на родину художника, однако дальнейшие ее следы затерялись...

Нашу небольшую подборку завершает акварель талантливого художника В.В. Стрелигова, в прошлом ученика К. Малевича, на сюжет кансоны Ричарта де Бербезиля "Как без сил упавший слон...", обсуждаемой в разо к песне (XVI, 2). Этот рисунок художник сделал специально для нашего издания.

М.Б. Мейлах. ЖАН де НОСТРДАМ И ЕГО "ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ДРЕВНИХ И НАИСЛАВНЕЙШИХ ПРОВАНСАЛЬСКИХ ПИИТОВ"

Прошло около трехсот лет с тех пор, как замолк голос последнего трубадура, когда в 1575 г. в Экс-ан-Провансе вышла книга под цветистым названием, принадлежащая перу Жана де Нострдама, прокурора местной окружной судебной палаты. Эта уникальная и исключительно своеобразная реприза биографий трубадуров, оригинально дополняющая в нашем издании их подлинные жизнеописания, ставила целью воскресить былую славу провансальских поэтов, в ту эпоху на их родине почти уже не известных[50], их покровителей – знатных сеньоров Прованса, наконец, самого провансальского языка, низводимого вследствие насаждавшейся на Юге Франции политики абсолютизма до уровня разговорного диалекта и переживавшего тяжелый час в эпоху, когда жил и творил Нострдам, сам, кстати, написавший свое сочинение по-французски. Эхо, им разбуженное, отозвалось спустя лишь еще два столетия, когда в конце XVIII в. из более чем полутысячелетнего забвения извлечена была подлинная поэзия самих трубадуров. Творение же Нострдама, переизданное в начале нашего века и заклейменное как беспардонная мистификация еще критикой девятнадцатого (К. Барч, П. Мейер), и по сей день продолжает пользоваться сомнительной репутацией. Этим, как нам представляется, недоразумением труд Нострдама обязан науке эпохи позитивизма, пытавшейся оценивать его с точки зрения исторической достоверности и искренне в нем разочаровавшейся, как только выяснилась несостоятельность такого подхода[51]. Ибо элементы мистификации в "Жизнеописаниях пиитов" налицо: ссылаясь на якобы найденные им рукописи ученых монахов, Нострдам добавляет к сведениям, которые он черпает из подлинных источников, в том числе классических жизнеописаний трубадуров, вымыслы полностью фантастические.

Но прежде всего надо сказать несколько слов о самом Нострдаме и его семейных корнях, которые отчасти проливают свет на характер его писательского дарования.