Жизни и реальности Сальваторе

– Да, – я обрадовался: если космонавты смогут починить двигатель, я доставлю груз в кратчайшие сроки. Значит, задача будет выполнена. Как не радоваться?

Мы с «Марией» начали стыковку. Сначала мы замедлили скорость и, кружась, сблизились, примеряясь к ритму друг друга. Затем она скользнула с берега вниз, в воду – она двигалась немного неуклюже, но была так мила. Её голова тут же показалась над водой, и мне хотелось коснуться, но я знал: рано, ещё совсем рано, и вопреки этому моему знанию она двинулась ко мне, широко разводя изящные руки в стороны, а я неожиданно сам для себя наклонился и поцеловал её.

Тепло. Обволакивающая мягкость.

Женственность.

Казалось бы, откуда мне это знать? Но это на самом деле не так удивительно, как могло бы показаться, ведь я имею доступ ко множеству фильмов, и книг, и всех этих «ощущалок», рассчитанных на среднего человека, и даже имею пару тысяч записанных воспоминаний, и… и всё же, Мария была прекрасна. Смеясь, она обвила мою шею руками и потянула за собой, в глубину, и я не мог держать нас обоих – я повлёкся за ней, в бескрайнюю, бездонную синь, тепло сплетающихся рук и ног. Она поцеловала меня в губы, в щеку, в шею, и, приблизив пухлые губы к моему уху, прошептала:

– Сальваторе, у тебя всё совсем печально. Тебе нужна полная замена межпространственного двигателя, а это могут сделать только на планете. Как тебя выпустили с Земли?

– Это не ко мне вопрос, – сказал я, пытаясь бороться с мороком, но мягкие губы и настойчивые руки не позволяли мне сохранять разум чистым.

– Жаль, что мы не можем тебе помочь. Удачи.

Я жадно приник к её губам, смутно понимая, что вот-вот наступит разлука, и желая оттянуть момент, когда я останусь висеть один в пустоте, и всё равно, морок она или нет, но вот она, в моих руках – но вот поцелуй закончился и она, улыбаясь, разжала руки, ускользнула вниз. Я попытался удержать её, но иллюзия кончилась, и я увидел, как «Мария», отстыковавшись, продолжает свой путь к звезде-толстушке с единственной планетой.

Интермедиа 5

Мальчишки были маленькие, а Учитель – строгий. Нет, он на них не кричал – он и говорил-то вслух нечасто. Он на них смотрел. От этого взгляда казалось, что самое твоё бытие – глупая и досадная ошибка, и вот-вот по указке Учителя Мироздание найдёт тебя и выжжет пламенем справедливости.

Поэтому они его боялись больше, чем сеньора Крикуна из деревни – тот, конечно, орал, и наподдать мог, если под горячую руку попадёшься, но его Мироздание не слушало. Может, он и сам это понимал, раз так сильно вопил: надеялся, что хоть кто-то заметит его недовольство.

Учитель стал допускать их до занятий и, честно говоря, не поощрял больше ничего. Обычно на сообщение о том, что ученик увлёкся музыкой, или танцами, или просто бегает к девкам в деревню, он произносил что-то вроде «Хммфмф», а затем вечером происходил разговор.

Так, после совместного концерта Мальчика и Дара он каждому устроил взбучку.

– Тебе он что говорил? – хмуро спросил Дар на следующее утро, когда Мальчишки вне очереди варили похлёбку на всех.

– Что это слишком ответственно для меня, – Мальчик пожал плечами, – Так, как он обычно это говорит. И смотрит так… ты знаешь.

– Да-а-а.

– А тебе?

– Что я дурак, – Дар шмыгнул носом и вытер его о запястье. А затем засмеялся: – Ну а что? Дурак и есть!

И они продолжили играть – но теперь не в доме, поскольку Учитель всегда был начеку, а в деревне. Там за музыку их полюбили – больше, чем других учеников, – при встрече радовались им и даже подкидывали кое-какие гроши.

А вскоре у Мальчика появилось ещё одно любимое дело.

Лодка.

Он нашёл её на берегу – оставленную и одинокую, как он сам после шторма. Пожалев лодку, как живую, Мальчик толкнул её к воде, забрался вовнурь сам. Весёл не было; но Учитель несколько раз обронил кое-что насчёт воздействия на мир без применения физической силы.

Повозившись, Мальчик с грехом пополам довёл лодку до старой брошенной пристани; и ему воображалось, что он – капитан судна, преодолевающего широкий-широкий и злой океан.

С тех пор, когда удавалась свободная минутка, он стремился к ней. Он и друзей звал, но те боялись: если уж Учитель злится на музыку или искусство владения мечом, то что уж говорить про лодку?!

Вот и в тот день Мальчик катался один. Вода реки пронзала глаза бликами, оставляя в сердце сладко саднящий осколок; солнце грело, словно помогая пловцу, и неугомонный ветер дул туда, куда нужно, делая волны похожими на кудри. Над рекой реяли чайки, и их изогнутые крылья вразлёт изящно вписывались в пейзаж.

Он уж возвращался, когда из камыша высунулась мальчишеская голова. Это был Дар.

– Псссс! Хэй! – привлекал он внимание Мальчика. Далее он шептал что-то неразборчивое; Мальчик только хмурился, показывая, что не понимает. Тогда Дар выругался – Учитель регулярно заставлял его мыть язык в наказание за крепкие слова, – и исчез в осоке. Затем его вытянутое, смуглое лицо появилось вновь; активно замахали руки, складываясь в то в крест, то в молитвенный жест.