На минуту застыл перед дверью, собираясь с духом. Нажал на кнопку звонка. Казалось, там, внутри, возятся мучительно медленно. Иван отчетливо слышал каждый скользящий удар замкового механизма, скрип ручки и вздох покрывающего дверь дерматина.
Ударил правой. Шагнул вперед, продавливая хозяина внутрь квартиры. В узкую затхлую прихожую. Затворил дверь. Прихватил мужичонку левой за горло и чуть приподнял над полом.
– Закричишь – задушу, – прошептал Иван хрипло. Дождался, пока хозяин квартиры кивнет, и сильнее сдавил его шею для острастки. Прорычал цепным псом: – Говори, скотина, куда перо старика дел, – и добавил спокойнее, но так же твердо: – Вернуть бы надобно. Видели тебя. Не вернешь, в полицию сдадим.
– Не горячись, приятель, – прохрипел мужчина. И дождавшись, когда незваный гость чуть ослабит хватку, продолжил: – Здесь перо. Отпусти!
Царевич поставил хозяина квартиры на ноги, но руку с шеи не убрал.
– Еще неизвестно, кого в полицию надо, – проворчал мужчина, с опаской глядя на Ивана. – Я не навсегда взял. Думал вернуть потом. Дмитрию Львовичу все равно без надобности, а мне деньги нужны. Срочно.
Размял ушибленную челюсть и продолжил:
– Не берут нигде в ломбардах перо ваше, только как лом. Говорят, покупателя не будет. А там где берут, слезы предлагают. Незачем и мараться… Сам вернуть хотел.
– А что ж не сделал? – прищурился Иван, но шею мужичка выпустил.
– Не успел…
– Считай, час настал, – царевич скривился в ухмылке и смерил хозяина квартиры взглядом, – отдавай чужое!
Мужчина покачал головой.
– Развелось гопников-идиотов, – проворчал вполголоса и скрылся в комнате.
– Без глупостей там, – предупредил царевич из коридора. – Помни, полиция ждет тебя.
– Какие уж там глупости, – глухо отозвался мужчина.
Вышел из комнаты и протянул Ивану футляр. Царевич убедился, что перо на месте. Кивнул и направился к двери.
– Старику скажи, чтобы не серчал, – напутствовал хозяин квартиры, но Иван его уже не слышал: не помня себя от радости, он несся вниз по лестнице.
Остановился на углу дома, там, где, по его мнению, не было камер. Еще раз открыл футляр и полюбовался добычей. Да. Оно. Перо жар-птицы. Точнее, то, что осталось от него после перехода через миры. Обычный, пусть и дорогой металл, но без внутреннего света.
– Ваня, – затянул в сумке Серый. – Сегодня домой?
– Завтра, – поправил царевич. – Дела еще есть.
– Скорей бы… – мечтательно заметил грызун. А потом вдруг стал серьезным: – Уж не из-за белобрысой время тянешь? Верь, я тебе еще лучше найду.
– Отстань, Серый, – отрезал Иван и потопал к метро.
Уже на подходе к двери своей квартиры он остановился и задумчиво уставился на футляр. Потом набрал Милу и поинтересовался, где именно лежит Дмитрий Львович. Соврал, что хочет встретить ее сразу после визита к соседу.
– Ты что задумал, Ваня? – заерзал в сумке Серый.
– Со стариком надо поговорить, – выдохнул царевич. – Он за перо деньги отдал, и много, если я возьму вещицу просто так, чем я буду лучше того мерзавца?
Тяжело проглотил слюну, отгоняя воспоминания. Вчера Мила полвечера рассказывала о сердечном приступе соседа, расстроенного не столько пропажей дорогой вещицы, сколько поведением сына старого друга. Не хотелось бы оставлять о себе память еще худшую.
– Ваня, не дури! – зашипел грызун.
– Бог не выдаст – свинья не съест, Серый, – прошептал Иван.
В больнице оказалось неожиданно людно. Вроде время посещений только началось, а вокруг сновало столько людей, что коридоры напоминали офис в разгар рабочего дня. В кардиологии было поспокойнее: посетителей почти нет, только редкие врачи, пациенты и медсестры. Иван мысленно порадовался, что оставил сумку с Серым дома: здесь бы поклажа бросилась в глаза и могли не пустить к больному.
Дмитрий Львович лежал один в будто пропитанной лекарствами двухместной палате. Судя по беспорядку, соседа выписали недавно. Старик читал газету. Заметив визитера, он поправил подушку и уселся. Иван тряхнул головой. В ярком свете больничных ламп Дмитрий Львович показался слишком худым и мертвенно-бледным.
– Зачем пожаловали, молодой человек? – обитатель палаты прошил визитера строгим взглядом. Болезнь болезнью, а норов норовом.
– Я перо принес, – выдохнул Иван, пристраивая на тумбочке пакет с мандаринами. – Поговорил с вашим приятелем, и тот вернул. Просил извиниться, сделал, не подумав.
– Мишутка не приятель мне, – махнул рукой Дмитрий Львович, – так, шалопай моего старого друга. Выпороть бы, да уже поперек лавки не помещается, – вздохнул и поинтересовался учительским тоном: – А вы, стало быть, в благородного играете?
Иван почувствовал, что краснеет. Отчего-то стало стыдно: кисти налились кипятком и заледенел кончик носа.
– Я не играю, – будто школьник, промямлил царевич, всеми фибрами своей души жалея, что пришел. – Подумал, что так будет правильнее. Мне оно очень нужно, но все-таки сейчас перо вам принадлежит…