Жмых

— Наверное, в том момент такое решение было правильным. Но сейчас обстоятельства изменились.

— Изменились не только обстоятельства, но и моё отношение к вам, Джованна, — мне понравилось быть вашим братом.

— Кому бы не понравилось быть наследником такого громадного состояния…

— Других у вас всё равно нет.

— Нет, есть, Тереза… Кстати, что бы вы сделали с моей дочерью, если б меня, действительно, убили бунтовщики? Задушили подушкой?

И тут его прорвало, точно гнилую плотину во время наводнения:

— И у вас, бросившей девочку, как котёнка, на безмозглую горничную, которой самой ещё впору сопли подтирать, хватает совести называть её своей дочерью?! Да вы понятия не имеете, что значит быть матерью!.. Я чуть с ума не сошёл, когда она заболела, неделями сидел у её кровати, пока она не поправилась, а вы о ней за полгода даже ни разу не вспомнили!..

— Браво! — хлопнула я в ладоши. — Роль заботливой няньки сыграна безупречно… Не удивлюсь, если Тереза скоро станет вас называть «папой».

— Она уже меня так называет, — спокойно ответил он.

Видя, как он изящно подцепил двумя пальцами маленькую чашечку, я мысленно пожелала ему подавиться.

— Я заберу её, как только дострою фазенду, — безжалостно раздавив сигарету в пепельнице, проговорила я. — И даю вам слово — вы никогда её больше не увидите.

— Вы вернёте её самое позднее через месяц… Не надо лгать самой себе, Джованна, — вам не нужна эта девочка… «Моя дочь»… — с издёвкой передразнил он. — Что вас вообще интересует, кроме денег?!

— Только не вам читать мне нравоучения! На вашу систему воспитания я вдоволь насмотрелась в салоне. А что касается алчности, дорогой братец, то тут я вас и вовсе никогда не переплюну: такой аппетит, как у вас, ещё поискать!

Он неторопливо извлёк из портсигара сигарету: в глаза бросились два витиеватых вензеля на крышке — теперь-то мне было понятно, что означали буквы «Г.А.». Родственничек, чёрт тебя дери!

— В чужом кармане, дорогая сестрица, монеты всегда звенят громче. Но я вам советую — считать свои, а с тем, что есть у меня, я разберусь без посторонней помощи.

— А что у вас своего-то? То, что у меня натаскали?.. Даже под венец пойдёте, прикрывшись моей фамилией… Ответь на один вопрос, Гуга, только откровенно. К чему разыгрывать весь этот маскарад, когда можно просто устранить препятствие? И все деньги будут ваши.

Усмехнувшись, он выдохнул длинную сизую струю:

— Если бы я считал вас препятствием, я бы так и сделал.

От его слов по коже пошёл холодок. Желая скрыть замешательство, я подозвала официанта. Когда нам принесли вино, произнесла краткий тост:

— За Антонелли! — а про себя подумала — «как только представится удобный случай, я от тебя избавлюсь, сукин сын!».

— За Антонелли! — ответил Гуга; не сомневаюсь, что и он подумал о том же самом.

…Ну, что ж, счёт открыт: пока — 1:0 в пользу мерзавца. Но за мной не заржавеет…

…Вскоре в семье Антонелли произошло пополнение — маленькая Клара Буэно стала моей родственницей. Втайне я надеялась, что у этой независимой и здравомыслящей девушки хватит ума отказаться от столь сомнительной партии, но я её переоценила — она согласилась сразу же, как только узнала, что нашёлся человек, который захотел взять её в жёны. Бедняжка, похоже, была не слишком избалована мужским вниманием, и потому сочла предложение Гуги единственным в жизни шансом. К тому же у неё был и свой расчёт: будучи приживалкой у дальних родственников, ей хотелось обрести свободу. А, может, ей льстило, что она входит в семью Антонелли — породниться со мной для многих было бы честью: Гуга, мошенник, не зря пошёл на свой гнусный обман.

И вместе с тем я её совершенно не понимала — имея образование, которое она получила, можно было горы свернуть. Я так ей об этом и сказала. Но она лишь печально покачала головой: «Увы, сеньора, никто не воспринимает всерьёз женщину-адвоката. Как только клиенты узнают, что их будет защищать женщина, они отказываются от услуг. Я могу довольствоваться только теми, у кого не густо в кармане. Мне так и говорят: „Будь у меня выбор, я бы нанял настоящего адвоката, мужчину, а не вас“…»

Я не стала спорить — это было правдой. Закон уравнивал нас в правах с мужчинами, но на деле всё обстояло иначе. На женщину, если она пыталась заниматься какой-то серьёзной профессиональной деятельностью, смотрели свысока. За её труд платили гроши… Я всего этого сама нахлебалась досыта. И если мне удалось разбогатеть, то только потому, что я никогда не шла по прямой дорожке.