Жмых

В семейной жизни Жозиаса и Бьянки скандалы были обычным делом. Вся округа слышала их препирательства, когда она пыталась растолкать его, валявшегося без признаков жизни под столом среди объедков и битых стаканов, и увести домой. «Пошли домой, гад!.. Скотина эдакая!.. Сколько можно жрать эту кашасу? Вставай, говорю!». Пуская слюни и едва шевеля одеревеневшим языком, Жозиас выталкивал изо рта тяжёлые, увязавшие в глухом мычании, ругательства… Иногда бывало и такое: потоптавшись с какой-нибудь чернявой молодкой под хрипловатые повизгивания аккордеона, Жозиас скрывался вместе с нею в ближайших зарослях, и тогда Бьянка устраивала дикие сцены ревности… Один раз она даже пырнула соперницу ножом и, если бы вовремя не послали за моим семейным доктором, всё закончилось бы плачевно… Помню, я тогда в сердцах высказала сумасбродке всё, что о ней думаю: «Глупая же ты баба, Бьянка! Как можно загубить себя ради такого дурака?! Он же мизинца твоего не стоит!». Мои упрёки, похоже, её озадачили. «Почему же он дурак? Совсем не дурак… — обиженно протянула она. — Просто заскучал парень без борьбы, закис… Он по натуре-то вояка, а тут — паши, как проклятый, спины не разгибая… Никакого просвету… Вот и пьёт человек… Один он такой что ли?»… Она была права, жизнь Жозиаса мало чем отличалась от жизни других работников плантации: в будни — каторжный труд, в выходные — унылая скука в тени под пальмовыми листьями, которую, как пустой желудок, хочется набить чем угодно, лишь бы не урчало: беспробудным пьянством, домашними склоками, ночными гулянками с какой-нибудь податливой милашкой…

Будучи заботливой хозяйкой, я старалась направить примитивные интересы моих работников в какое-нибудь более или менее благопристойное русло, и потому построила на территории Сантос церковь и открыла кинопередвижку: молись и мечтай — что ещё нужно для счастья. Подумала было ещё о строительстве школы, но воздержалась: чтобы гнуть спину с утра до ночи на плантации, грамота не нужна. В кредитных договорах с «Банком Антонелли» батраки могли расписаться просто крестиком — такая подпись имела юридическую силу. А коли так, к чему забивать их головы ненужным мусором?

Однако, несмотря на всю мою заботу, я чувствовала, что работники втайне меня ненавидят. Они никогда не выступали против меня открыто. Да и против чего им было восставать? Против самих себя? Кто виноват, что им захотелось жить лучше? Мечтали о крыше над головой — я дала им её. Но в этой жизни за всё надо платить. И с процентами.

Явного недовольства со стороны батраков не было, но когда я появлялась в посёлке или на плантации, они тут же замолкали и разбредались по своим по углам. Молчаливое напряжение стало нарастать, когда я отгрохала на месте сгоревшей фазенды новую. Особняк был построен с подлинным размахом и подавлял своим великолепием. Впервые у меня был дом, сооружённый исключительно по моему вкусу. Это была милая сердцу роскошь — спокойная, величественная, надёжная. Среди неё я ощущала себя существом утончённым и избранным. Мне хотелось, чтобы подобные чувства испытывала и моя дочь, и потому я незамедлительно перетащила её сюда из суматошной столицы[117]. Но безмятежной идиллии на лоне природы, о которой я так долго мечтала, не получилось…

— Это всё наше? — как-то раз, взбегая впереди меня по мраморной лестнице, спросила она.

— Да, милая, — ответила я, с трудом поспевая за ней.

— А те маленькие домики, которые мы видели из машины? Они чьи?

— Тоже наши, пока люди, которые в них живут, за них не заплатят.

— А мы можем их выгнать, если захотим?

— Можем, милая.

— Тогда давай выгоним!

— Если они не заплатят проценты за этот месяц, то выгоним.

— А что такое проценты?

— Деньги.

— А где они берут деньги?

— Работают. Помнишь, мы проезжали кофейные поля? Вот там они и работают.

— А они много работают?

— Много, милая.

— Если они много работают, значит, у них много денег?

— Нет, милая.

— Почему?

— Потому что это — бедняки, у них не может быть много денег.

— А если они много-много-много будут работать… всю жизнь! Тогда у них будет много денег?

— Конечно, нет.

— А как так?

— Вот так.

— А у тебя больше денег, чем у них?

— Ты задаёшь слишком много вопросов.

— Ну, скажи, скажи!

— Больше, Тереза.

— Но ты ведь не работаешь!

— Как это не работаю? Работаю… ну, не так, конечно, как они, но работаю… А они работают на меня.

— А почему они на тебя работают?

— Потому что у меня есть земля, а у них — нет. Чтобы построить дом, они вынуждены покупать у меня землю. Поскольку денег у них очень мало, я одалживаю им взаймы, а потом в течение нескольких лет они рассчитываются со мной.

— А у кого купила землю ты?

— Странный вопрос, Тереза. Я её не покупала.

— А почему же тогда они должны тебе платить?

— Потому что эта земля — моя собственность.

— Что такое собственность?

— Собственность — это значит моё и больше ничьё.

— Ты пришла сюда, сказала — «моё» и стала здесь жить?

— Примерно так.

— А почему они не могут так сделать?

— Если они так сделают, их посадят в тюрьму.

— Но ведь тебя не посадили!

— То — я, а то — они.

— А они не такие, как ты?