Жмых

…Бракосочетание состоялось спустя месяц. Это была самая грустная свадьба из всех, на которых мне когда-либо доводилось бывать. Из гостей на ней присутствовали только мы с Терезой да наша горничная Моника. Молодожёнов венчал католический священник. Гуга специально настоял на церковном браке, хотя ни у кого язык бы не повернулся назвать его примерным сыном церкви. Обряд прошёл сухо и чопорно. Клара, которую подвенечное платье и фата немного преобразили, с любопытством поглядывала на жениха: она видела его второй или третий раз в жизни. Гуга был сдержанно вежлив. И только Тереза, которой поручили осыпать новобрачных рисом и конфетти, находила во всём этом какое-то для себя развлечение: она с воодушевлением кидала им прямо в лицо целые пригоршни, пока я не отобрала у неё мешочек.

…А в это время в Эспириту-Санту справлялась ещё одна свадьба, но только там царило настоящее веселье: выпущенный на свободу сын Лукаша и его возлюбленная Бьянка кутили две недели кряду на радость всему посёлку. Из-за этого гуляния у меня даже затормозилось строительство фазенды — строители пировали вместе с работниками плантации… Когда я вернулась в Сантос, я долго не могла отыскать хоть кого-нибудь мало-мальски трезвого: батраки дрыхли вповалку под кофейными деревьями, а молодожёны предавались любовным утехам в гамаке… Наверное, в их жизни это был последний беззаботный день. А потом я как добрая хозяйка преподнесла им щедрый свадебный подарок — выдала ссуду на строительство дома. И счастливому существованию этой пары пришёл конец.

…Прошло лет пять, и от красоты Бьянки мало что осталось. Когда каждый месяц надо гасить долг по одним векселям, возобновлять другие и выпрашивать отсрочку по третьим, морщины появляются на лице сами собой: нет денег, чтобы заплатить по счетам вовремя — и тебе обеспечены бессонные ночи, набежали пени — и на переносицу ложится скорбная складка, возросли проценты — и в волосы незаметно вплетаются серебряные нити…

Она очень быстро потеряла свою величественную стать и даже как будто стала меньше ростом. Когда слишком часто приходится унижаться и просить, сутулятся плечи, опускается голова, и глаза перестают смотреть в упор, тело становится грубее и жёстче, а в душу закрадывается презренная робость, вызванная постоянными опасениями: удастся ли перехватить несколько рейсов? не отберут ли жильё, если не сумею внести нужную сумму? как рассчитаюсь с долгами, если потеряю работу?.. Дорого же ей пришлось заплатить за своё безрассудное желание выйти замуж по любви. Будь она поумнее, не было бы у неё сейчас других забот, кроме как швырять направо и налево денежки Ламберти. Теперь, небось, кусает локти…

Иногда я вижу её из окна, выходящего на задний двор, — она приходит на мою фазенду стирать бельё. Если бы я не знала Бьянку лично, то никогда бы не поверила, что эта уставшая, истлевшая дотла женщина была когда-то бойкой, хлёсткой на язык красоткой, кружившей головы местным плантаторам… «Жозиас, любовь моя…»… Ну, и дурёха же ты, Бьянка Маседо! Было бы ради кого идти на такие жертвы: её обожаемый Жозиас превратился в обыкновенного поселкового пьяницу.

Все дни напролёт он вкалывал на плантации, а по выходным напивался до беспамятства в местной байланте[116]… Трудно поверить, что этот человек, стоявший часами у стойки и опорожнявший стакан за стаканом, когда-то был бунтарём, восставшим против произвола капатасов… Заведение посещала и сама Бьянка, но не затем, чтобы потанцевать и развлечься, а для того, чтобы уберечь своего муженька от какой-нибудь скверной истории: Жозиас, напившись, обычно, лез в драку.

Стычки в байланте частенько завершались поножовщиной, и дебоширов уносили по домам, истекающих кровью. Там жёны лечили их травами, иногда, буквально, поднимая с того света, и всё для чего — чтобы выздоровевший благоверный смог поучаствовать в очередном скандале.