Жонглёр

Часть III После…

Февраль 1902 года. Окрестности Лобаца

Листва чернела в свете пламени костра и трепетала на ветру еле слышным шёпотом. А душа, захлёбываясь, голосила на весь белый свет: «Свобода!!!» Теперь и дышалось по-другому, и думалось иначе. Конкретные штрихи скорбного пути и слезы близких сами собой отодвинулись на неопределённый срок на самый задний план. Мысли стали поджарыми, как гепард, и такими же быстрыми. Этому способствовала и хорошо прожаренная дичь, которую беглецы добыли без особого труда. Назад! Назад! Вернуться к своим, забрать Софью, а потом – домой!

Оставаясь внешне невозмутимым, как языческий идол на капище, Леонид, прикрыв глаза, полностью ушёл в себя. Единственное, что мешало в эту минуту, – гнусные кандалы. Тавро недавней несвободы. Не открывая глаз, Леонид правой рукой стал разминать левую кисть, всё сильнее и сильнее нажимая на мелкие суставы пястья. Лоб покрылся испариной и на нем заплясали красноватые блики огня. Тонкими и точными движениями пальцев он раскрыл суставы, кисть превратилась в кожаный чулок с костями. Пот потёк по лицу. Повернув кисть и помогая другой рукой, Фирсанов протащил её сквозь кольцо кандалов. Ещё раз пройдясь по суставчикам, как пианист по клавишам рояля, он вернул всё на место. Медленно и плавно, сгибая и разгибая руку, он проверил суставы. Кисть слегка саднило, но всё было в норме. Через пару минут кисть ожила, забегали, как ни в чём не бывало, пальцы. Глаза Франсуа вылезли из орбит. Когда к нему вернулась возможность говорить, он лишь выдохнул:

– Я тоже так хочу!

– Это тренировки по методу Гудини.

– Макаронник?

– Американец.

– Всё одно не лучше!

– Я тренировался несколько лет.

– Но не могу же я всю оставшуюся жизнь бегать с этим дерьмом на руке! – И Франсуа выразительно потряс уже только своими, персональными кандалами.

– Не можешь, – согласился Лео, – сейчас что-нибудь придумаем.

Фирсанов стал кругами ходить вокруг костра, пока не нашёл подходящий камень. Махнув, он подозвал француза. Штык-ножом нарезал несколько тонких веток с ближайшего куста, просунул их между рукой и железным браслетом, охватывающим руку Франсуа.

– Вытерпишь? – поинтересовался Леонид у товарища.

– Что ты со мной как с девчонкой разговариваешь! Выдержу! – горячо возразил француз, а потом тихо и неуверенно добавил: – Только не отруби, а то как же я обе груди буду трогать?

– А ты вообще-то о чём-нибудь другом, кроме женщин, когда-нибудь думаешь?

– Конечно! Когда не думаю о женщинах, то думаю о жратве. И наоборот.

– Даже сейчас?!

– Пройдёт минут двадцать и я снова захочу есть.

– Надо было тебя оставить у англичан. Ты бы таким бременем лёг на британских интендантов, что они уговорили бы всех вернуться на остров.

– Мысль не нова, – прогнусавил француз.

– Якобу стало хуже, – сказал неожиданно появившейся из темноты третий беглец, бородатый до глаз Йен.

Все кинулись к раненому. Тот лежал на пышной подстилке из зелёных веток. Начался жар, черты лица заострились, дыхание стало частым, хриплым и поверхностным.

– Посвети мне! – потребовал у Йена Леонид.

Тот метнулся к костру и принёс горящую ветку. Откинув полы окровавленной куртки, Фирсанов увидел входное пулевое отверстие. Кровь запеклась вокруг, но края раны не закрылись. Перевернув его на бок, выходного отверстия на спине не нашли. Пуля засела внутри, заражая всё вокруг себя. Едва пальцы коснулись кожи вокруг, Якоб дёрнулся и застонал. Тошнотворный запах разлагающегося мяса подтверждал худшее: началось гниение.

– Это надо зашивать, – сказал Леонид.

– Зашивай, – согласился Йен.

– Йен, голубчик, я не врач и не Господь Бог. Но понимаю, что это надо делать в госпитале, а до него, как минимум, сотня миль.

– Так придумай что-нибудь! Ты же везунчик!

– Кто тебе сказал?

– Да все это знают!

«Вот это ответственность! – присвистнул про себя от удивления Фирсанов. – Наградила молва, так наградила! И как это оправдывать?» – изумлялся он, но в голове у него уже стал складываться план.

– Тогда давай его к костру, надо воды и более или менее чистую тряпку.

Франсуа схватил Якоба под мышки, Йен поддерживал ноги. Раненый стонал при каждом шаге. Благо до огня было всего ничего. Его положили на землю возле костра. Йен скинул свою куртку и стал снимать нательную рубаху.

– Ты думаешь, она чистая? – оторопел Фирсанов.

– Я её только перед делом с обозом надел, – гордо ответил бур.

Франсуа, не стесняясь, заржал в голос.

– Тише ты! – шикнул на него бородач. – Ночью слыхать на несколько миль. А другой всё равно нет.

– И то правда, – уныло согласился Леонид.

– О! – обрадовался собственной догадке бур. – Сейчас простирну и будет как новенькая!

Одним движением оторвав рукав своей рубахи, Йен умчался в темноту. Фирсанов тем временем, внимательно осматривая лезвие, щёлкнул по нему ногтём, проверял остроту заточки. Сталь загудела.

– И тебя спасём, – ответил он на немой вопрос Франсуа. Тот потянулся к штыку.

– Куда! – осадил Фирсанов. – Это же теперь медицинский инструмент! – И положил нож в огонь.