Жонглёр

Леонид с трудом разглядел лежащих неподалёку от полосы прибоя многочисленных верблюдов. Они меланхолично жевали, нижняя челюсть невозмутимо выписывала в пространстве восьмёрки. Тут были одногорбые дромадеры и двугорбые бактрианы. На животных грузили часть добычи из лодок. Пираты не могли увезти всего из трюмов, поэтому довольствовались малым, остальное подожгли. Огонь занимался и черным столбом устремился к небу. Через несколько минут «Геркулес» пойдёт на дно. Но и то «малое», что смогли утащить пираты, в этих нищих местах было сродни богатству османского султана. «Но зачем им люди? – недоумевал Фирсанов. – Столько места пропало зря, столько бы ещё нагрузили», – почему-то стал он сокрушался за бандитов.

Пленным связали руки, а от шеи к шее объединили длинной верёвкой, привязав к последнему верблюду каравана. Приблизиться к соседям ни спереди и ни сзади было нельзя, говорить с петлёй на шее трудно. А когда в глаза слепит закатное солнце, а в лицо летит мелкий песок от впереди идущего, то желание открывать рот исчезало мгновенно. Пытавшихся нарушить молчание быстро отрезвила плётка. Помимо прочего, дул до того холодный ветер, что казалось – за соседним барханом Северный полюс. «Вот тебе и Африка! От жары зуб на зуб не попадает», – ехидничал внутренний голос, который почему-то осмелел за период вынужденного молчания хозяина.

Наконец, вереница двинулась в путь. «Где» и «куда» они шли среди чернильной ночи, может быть, кто-нибудь из моряков и понимал, но только не Фирсанов. Голова постепенно прояснялась, но слишком медленно. Он впал в подобие транса: мысли были неизвестно где, а ноги чутко реагировали на изменения рельефа.

Караванщик, с головы до ног завёрнутый в синюю накидку, монотонно двигался впереди, ведя за собой первого верблюда. Проводник соединял барханы и дюны извилистой цепочкой, максимально избегая спусков и подъёмов. Учитывая груз «кораблей пустыни» и измотанность пленников, их вряд ли кто-нибудь преодолел бы. Охранники изредка перекрикивались между собой, проверяя благополучие всей колонны. Обнажённые сабли, которые в закатном или рассветном солнце вспыхивали кроваво-красным напоминанием, демонстративно не прятались. С одной стороны, это было явно лишним, а с другой – бережённого бог бережёт.

Шли до средины ночи, краткий привал – и снова до утренней жары. Остановка на отдых, вечером подъем и снова в путь. Чтобы избежать потерь, всем предусмотрительно замотали головы тряпьём. Под солнцем не сгоришь, ночью не замёрзнешь. «Заботливые и сообразительные, сволочи!» – вяло шевельнулась саркастическая мысль у Леонида.

Малиновое светило огромным шаром, нехотя, выплывало из-за застывшей бесконечной вереницы чёрных дюн. Солнце встало из-за спины, значит, шли они куда-то на запад, в глубь континента. Чтобы это понять, его знаний географии хватило.

На каждом привале выдавали жёсткую лепёшку и обносили водой, но давали по три-четыре глотка. На первом привале желудок, жадно урча, вцепился в неё. Ему всё было в радость, и этих крох у него ни за что не отнять. Воды Леонид втянул из бурдюка максимум, практически не делая глотков и не двигая кадыком.

Расписание в эти дни было простое: с предзакатной прохладой всем выдавали лепёшку, по три-четыре глотка воды, поднимали и продолжали путь дальше. Так и шли с заката до рассвета. Лепёшка, вода и раскалённое забытьё. Подъем, лепёшка, вода и снова в путь. Через четверо суток вошли в первый оазис. Сначала Леонид был уверен, что это мираж, но видение оказалось правдой. Отдохнув сутки, выдвинулись дальше.

На привалах он зарывался как можно глубже в песок, а свою «чалму» из тряпок, укрывая голову и лицо, вытягивал как можно дальше к ногам. Солнце обжигало меньше, и песок под тряпкой не так нагревался. На втором привале Фирсанов обратил внимание, что перед рассветом тряпка ненадолго становилась влажной. В следующий раз он был начеку и смог выжить полтора полноценных глотка! Плевать, что грязная, плевать, что горькая, но вода! Из-за разницы между дневными и ночными температурами выпадала роса. Это была существенная прибавка к скудной норме.

Во втором оазисе были ещё через пять суток. Караванщик злился и кипятился, но измученных людей идти быстрей не могли заставить даже плётками. Надо было терпеть или убивать. Почему-то терпели. Сутки отдыха и снова в путь.

Несмотря на «удивительное участие и заботу», кто-то не выдерживал. Если умирал последний, то просто обрезали верёвку, а если в середине, то отрубали голову, освобождая бечеву, и шли дальше. Просто и бесхитростно.

Кажется, через две недели вошли в крупный населённый пункт. После свиста ветра в ушах гортанные крики и многоязычный гомон оглушили и развеселили Фирсанова. Вот тут-то и открылась тайна – зачем их тащили столько дней! Это был огромный базар захваченного товара и невольничий рынок. Работорговля! Древняя Греция и Римская Империя в самом худшем исполнении и не в период их расцвета!