Жонглёр

Вечером, после бракосочетания, Леонид, при свечах и с бокалами шампанского, собрал обе семьи в гостиной. Разорвись в комнате бомба – она, наверное, произвела бы меньшее впечатление, чем то, что произошло позже. В привычной своей манере, подражая выступлению уличного факира, Фирсанов извлёк из своего саквояжа несколько разнокалиберных, обтянутых бархатом, явно очень дорогих коробочек. Все с улыбочками наблюдали за очередным чудачеством молодожёна, ожидая очередного представления. Но когда Фирсанов раскрыл коробочки, то зрители были потрясены их содержимым. Там лежали колье, серьги, броши и кольца. Они торжественно, как сводный духовой оркестр, играли бриллиантовым светом. Камни фантастическим образом выуживали в полутёмной комнате лучики света и, озаряя пространство радужным светом, превращали в иллюзию всё окружающее. Ни Софья, ни Александр с Ольгой такого никогда не видели. Лишившись дара речи, они испуганно прикасались к великолепной броши, живущей причудливым цветком большого розового бриллианта; недоверчиво трогали кулон жёлтого бриллианта в форме сердца; восторженно примеряли кольца с рубинами. Но больше всего конечно же поразило колье с синим сапфиром в окружении черных бриллиантовых брызг. Оно так изумительно смотрелось на шее у Софьи. Фантастической красоте соответствовала, наверное, такая же цена. Это было ясно даже мало разбирающемуся в ювелирных изделиях человеку. Только одного никак не могли понять гости: как столько лет, пройдя через такие испытания, Леонид смог сохранить такие камни в неприкосновенности и довезти их до Амстердама?!

В комнате повисла неловкая тишина. Невольные зрители столь неожиданного, но эффектного представления не знали, что теперь делать? Радоваться или плакать? Сверкая, бриллианты накалили как-то атмосферу комнаты. А Леонид достал старый потёртый ремень и рассказал и показал, как всё происходило все эти годы.

– А вот это вам! – просто сказал Леонид, после того как все свыклись с блеском украшений и отошли от рассказа хозяина, и протянул коробочку с брошью-цветком Красновым.

– Слишком красивый, а потом – чудовищно дорогой! – воскликнул Саша, отодвигая украшение от себя.

– С таким страшно жить в одном доме, не то чтобы его носить! – поддержала мужа, попыталась смягчить ситуацию Ольга.

В мгновение ока в голубых глазах Леонида образовалось серое ледяное крошево. Под кожей на скулах заходили волнами желваки, превратившие милое, доброе лицо хозяина в злобную маску. Покрутив коробочку в руках, Фирсанов неожиданно, не прицеливаясь, бросил её в форточку. Все от ужаса ахнули. И быть бы кому-то осчастливленным удивительной брошкой с розовым бриллиантом, но нет. Судьба, видимо, была против сумасбродной вспышки ярости Леонида. Она позволила порыву ледяного ветра захлопнуть форточку. Коробочка, глухо стукнув о стекло, упала на подоконник. Там её подхватил Краснов и аккуратно вернул на стол.

– Ты что, совсем тронулся за эти годы? – звенящим от возмущения или страха голосом спросил он Леонида.

– Но вам же это не нужно. А нам, – упёрся в жену глазами Леонид, – и подавно! В этой комнате находятся три самых близких мне человека, четвёртый сопит за стенкой. Если ты думаешь, что я из жадности так изворотливо таскал камешки почти по всему континенту, то ты глубоко во мне ошибаешься, – стал потихоньку заводиться Фирсанов.

– Это неправда! – почти одновременно воскликнули супруги Красновы.

– Я мечтал, что мы, – он обвёл рукой всех за столом, – обретём свободу действий, мыслей, фантазии. Нас ничто не станет сдерживать. И мы избежим вечного, изматывающего поиска денег ради нормальной жизни. Сидя в сырых ямах тюрем и содрогаясь под ударами тысячи плетей, только одно позволяло мне выдерживать эти муки – я надеялся, что мы станем трудиться не для поддержания собственной жизни, а облегчения жизней других. Сможем нормально жить, не зажатые в финансовые тиски, а занимаясь тем, к чему лежит душа каждого, таким образом, хоть как-то уменьшим пропорцию зла в этом мире.

– Но и ты нас должен понять, – ответил, глядя в глаза Леониду, Саша. – В тот раз ты кусочек льда мне за шиворот запихнул, а сейчас – целый айсберг спровадил.

– Неужели ты, тонкий поэт и прекрасный человек, не почувствовал, что это всё делается без задней мысли, от чистого сердца? Если бы ты знал, сколько раз строчки твоих стихов помогали мне подняться и позволяли идти дальше. Я редко писал тебе, но ты всегда был со мною.

– И в самом деле?

– Да. Разве я похож на того, кто, преисполненный собственной гордыни, пытался изуродовать юношескую дружбу никчёмными каратами?

– Нет!

– Тогда что же? – с тоской в голосе тихо спросил Леонид.

– Так принято.

– У кого и кем?

– Окружающими.

– Вот уж никогда не думал, что мелочное мнение толпы неизвестных тебе людей ты поставишь выше искреннего дружеского отношения.

– Ну, ты тоже скажешь! – то ли удивился, то ли обиделся Краснов.

– Для меня это было сродни переламыванию последней горбушки хлеба, чтобы не умереть от голода обоим.

– Ну, ты сравнил хлеб и бриллианты!

– В голод крошечный кусок хлеба бывает дороже самого крупного алмаза.