Жребий изгоев

– Ростислав Владимирич умер, – твёрдо сказал боярин, не обращая внимания на возмущённое гудение. – А Ростиславичам на тьмутороканский стол нашего добра нет.

– Да почему же?! – отчаянно выкрикнул Заруба.

– А понеже это – война, – уже совсем спокойно пояснил Буслай. – И с Русью… и с Царьградом – враз. Что от Тьмуторокани-то останется?

Он нахлобучил на голову шапку, коротко поклонился княгине и вышел за дверь.

– Вот так, дружино, – горько ответила Ланка. – И детей моих в Вышгороде сгубят, не дожидаясь, пока вы до них доберётесь. Нет уж. Заберу сыновей и уеду к братьям.

Дверь за княгиней давно затворилось, стихли и её невесомые шаги в переходе, а гридни всё молчали.

4. Дикое Поле. Северской Донец. Зима 1065 года, сечень

Смеркалось.

Над степью стыл вечер.

Известно, тут, на Дону, зимы совсем не те, что в Северной Руси, в Новгороде там, альбо даже и в Смоленске. А всё же и на Дону не Тьмуторокань и не Шемаха.

Холодный ветер пронзительно летел над степью, выметая редкий снег с увалов и нагоняя в яры. Зима выдалась малоснежная и потому особенно холодная.

Шепель поёжился, закутался плотнее в суконную свиту и толкнул коня каблуками сапог – надо было поторопиться, не ровён час, застанет ночь в степи. Не сказать, чтобы парень боялся ночевать один в зимней степи – разное приходилось на долю Шепеля и до службы Ростиславу Владимиричу. Однако же приятного мало – это к северу лес тебя прикроет от ветра, а костёр обогреет. В степи укрыться можно только в яру или балке, а костёр и вовсе развести не из чего – одна полынь да будылья.

Да и негоже ему сегодня в степи ночевать – с утра надо обязательно дома быть, в Звонком Ручье – сам ватаман обещал приехать.

Шепель грустно усмехнулся, вспоминая, как он воротился с Волыни. Вспомнилось всё – и разговор с отцом, и войский круг в Белой Веже, и ватаман Игрень с его словами о помощи Ростиславу Владимиричу.

И месяц этот истекал как раз на днях. Потому и ждали в Звонком Ручье приезда ватамана – чего-то Игрень мудрил, хотел опять про что-то с Керкуном переговорить, как с наказным ватаманом похода.

Конь Шепеля вдруг звонко заржал, и ему тут же ответили в несколько глоток враз. Парень вздрогнул, словно очнулся от долгого сна, огляделся и в душу вдруг увёртливой змеёй заполз страх.

Сумерки сгустились почти до темноты, и совсем близко, в половине перестрела, за балкой, шевелилось что-то многоголовое и многоногое, слышался конский фырк и звяк железа, хруст снега под копытами.

Ужель половцы в набег решились? – со страхом подумал было Шепель, и тут же сам посмеялся над собой. – Зимой-то? Уж не спятил ли ты, Шепеле?

Всадники, меж тем, ринули через балку к нему – дробный стук копыт отдался в ушах, раскатился по морозной степи. Двое или трое, – привычно понял Шепель, чуть расстёгивая свиту, чтоб проще до ножа было добраться, сунул левую руку за пазуху, правую чуть отвёл назад, чтоб, если что, из-за кушака за спиной выхватить топорик.

В степи без опаски не проживёшь – доверчивый быстро кости волкам да воронам подарит.

Сблизились. Кони чужаков дышали теплом, клубами вился морозный пар.

– Здорово, парень, – сказал кто-то донельзя знакомым голосом. Шепель вздрогнул, пробурчал что-то в ответ себе под нос.

– Дорогу не покажешь ли? – голос немного повеселел. – Нам бы в Звонкий Ручей надо, к Керкуну…

– Куда? – поразился Шепель в полный голос. – А чего вам там надо-то?

– А ну стой, парень, – вдруг сказал тот, со знакомым голосом. – Дай-ка, я огня высеку…

Стукнуло кресало, брызнули искры, затеплился огонёк, освещая лица.

– Заруба! – поражённо воскликнул Шепель, выпуская рукоять ножа. – Ты?!

– Шепель?! – не менее поражённо сказал Заруба и вдруг, переменясь в лице, отпрянул, вздыбил коня, хватаясь за меч. – Чур меня! Чур!

Остальные всадники тоже подались в стороны, вскидывая луки.

– Да ты чего, Зарубе? – поразился Шепель.

– Так убили же тебя на Волыни! – ответил Заруба, с немалым трудом успокоив коня. Но остальные двое луки опускать не спешили.

– Да живой я, – засмеялся парень с облегчением. – Ну, глянь!

Он вытащил нож, блеснул огонёк на серебряной рукояти.

– Ты же дарил нож, верно? – Шепель провёл пальцем сначала по серебряному навершию рукояти, потом по нагому клинку. – Ну?

Вои, наконец, опустили луки – ни одна нечисть, нежить ли, не сможет прикоснуться ни к железу, ни к серебру.

– Живой, стало быть? – Заруба подъехал вплотную, поглядел на Шепеля вблизи и вдруг схватил его за плечи, крепко, по-мужски обнял. – Живой, отчаюга! А ну, поехали! Славята тоже рад будет!

– И сам Славята с вами? – удивился парень. – Ну и ну! И чего же вы к нам на хутор-то?

Заруба вдруг посмурнел – видно было даже в скупом свете огонька на труте.

– Славята и расскажет, – нехотя ответил он.

А Шепель ничего не замечал.

– Поди и сам Ростислав Владимирич с вами? – вдруг посмурнел и он. И тут же глянул на воев, поражённый их  молчанием.

Заруба помрачнел окончательно.

– Заруба… ты… – воздуха не хватало, что-то душило горло.

– Помер Ростислав Владимирич, – глухо ответил Заруба.