Жребий изгоев

Изяслав уже оправился от вчерашнего замешательства и сейчас глядел на Ланку цепко и холодно. Теперь на неё глядел не полурастерянный родственник, с трудом прячущий облегчение от смерти её мужа. Теперь это был властелин. Господин. Княгиня даже пожалела, что вчера согласилась подождать. Хоть с неё вчерашней толку было бы мало в княжьем споре – устала в дороге, да и голова болела – не все ещё слёзы выплакались по Ростиславу.

С утра думалось легче и острее, и она в ответ на холодный взгляд великого князя глянула дерзко, так что Изяслав даже брови вздёрнул.

Поглядим ещё, кто кого, Изяслав Ярославич.

Пока холопы споро накрывали стол, Изяслав молчал. Молчала и вдовая княгиня – ждала.

Отведали легкой утренней каши, щедро сдобренной конопляным и сливочным маслом, ещё румяных бережёных с лета и ранней осени яблок. Едва прикоснулись к вину, для приличия налитому в серебряную посуду.

Ланка то и дело взглядывала на великого князя – ей хотелось побыстрее покончить с делом. Но начать разговор первым, раньше великого князя, было бы непристойно.

– Так отчего же ты, княгиня, хочешь уехать?

– Я уже сказала, – на сей раз Ланка не потупилась, а гордо вздёрнула подбородок, заставив себя глядеть великому князю прямо в глаза. – Там – мой дом. Здесь – у меня друзей нет!

Великий князь задумчиво покивал, глядя на вдову, потом, наконец, сказал, роняя слова тяжело, словно каменные глыбы:

– Ты – можешь уехать. Твои дети – нет.

И в этот миг выдержка наконец изменила княгине. С пронзительным криком она сорвалась с места, целя в глаза великому князю ногтями правой руки. А левая словно сама собой ухватила со стола нож – небольшой, мягкого железа, пригодный только для того, чтоб яблоко очистить или хлеба свежего отрезать. Ничего, и для иного сгодится.

Изяслав тоже вскочил с места, но ничего более не успел, только прикрыть глаза рукой от ногтей. Удар Ланки пришёлся на рукав княжьей свиты, шитой золотом и жемчугом, по твёрдости сравнимый с медным наручем греческого стратиота. Рука княгини сорвалась, ногти вонзились в запястье Изяслава, брызнула кровь. И почти тут же, отдёргивая правую руку, княгиня ударила левой. Нож она держала обратным хватом, целила в лицо.

Но Изяслав был всё-таки мужчина. Воин.

Он был быстрее и сильнее.

Мелькнуло перед глазами железо, бросив зловещий отблеск, князь шагнул вперёд, выкручивая руку княгине, наплевав и на вежество и на благопристойность.

Дверь с грохотом отворилась, ворвались слуги и теремные вои, однако Ланка уже выпустила нож. Ноги подкосились от внезапной слабости, вдова осела на пол, хлынули слёзы.

Великий князь жестом остановил воев и холопов, кивком головы велел им убираться. Холопы послушались вмиг – дело князя указывать, их дело – выполнять. Но вои только озадаченно переглянулись, один из них нерешительно сказал:

– Княже…

Великий князь покачал головой и снова кивнул на дверь, начиная свирепеть в душе. Слуги вновь насупленно переглянулись и вышли, мешая один другому в двери.

Изяслав опять уселся в кресло, довольно разглядывая вдовствующую княгиню. Он сумел-таки сбить спесь с этой угорской гордячки – не зря полночи думал, чем бы её уязвить.

Ланка сидела на полу, спрятав лицо в ладонях, недвижно замерев. Повой слетел на пол, чёрные – воронова крыла! – волосы стыдно, не по-вдовьи рассыпались, укрыв лицо.

Изяслав ждал. Наконец, Ланка жалобно спросила, не открывая лица:

– За что?

Изяслав молчал, притворяясь, что не понял. Ему смерть как хотелось увидеть сейчас её глаза – есть ли в них хоть слезинка. Он не верил этому Евиному отродью ни на миг, ни на золотник, ни на полногтя, ни на резану.

– Почему я не могу забрать с собой своих детей?! – Ланка возвысила голос.

– Я не хочу, чтобы из них выросли смутьяны, – ответил князь, выбирая на блюде яблоко порумянее и покрупнее. – Они вырастут в угорских краях, а после приведут на Русь угорские рати – отцово наследство отбивать?

Ланка молчала, не порываясь возразить.

– Опричь того, они – русского княжьего рода, и потому они вырастут на Руси и получат престолы во владение, – сказал Изяслав, с хрустом откусывая от яблока. – На Волыни или в Червонной Руси, рядом с угорской землёй. И ты сможешь видеть их, княгиня.

– Я хочу остаться, – сказала Ланка внезапно. Она опустила руки и глядела на великого князя сквозь спутанные волосы.

– Нет, княгиня, – холодно ответил Изяслав Ярославич, бросая недоеденное яблоко на стол. – Поздно. Ты хотела уехать – уезжай.

Ланка вновь замерла на несколько мгновений. Потом резко встала, откинула волосы с лица и глянула в глаза великому князю бешеным и неотступным взглядом.

– Добро же, – процедила она сквозь зубы. – Ты, Изяславе Ярославич, боишься, что мои дети смутьянами станут. А матери их лишая, не боишься, что они не просто смуту вадить – мстить тебе начнут?!

Пошла к двери, волоча за собой по полу повой. Остановилась на пороге.

– Попомнишь мои слова, Изяславе, – бросила Ланка зловеще.

И вышла, грохнув дверью.

Изяслав задумчиво проводил её взглядом, глотнул вина из серебряного кубка.

Он ей по-прежнему не верил.