Жребий вечности

– Мы учтем это, – произнес Меттерс то единственное, что он мог в подобной ситуации произнести.

– А что там планировалось на Западе? Тоже башни, как спасение, на сей раз, от нашествия англо-американских варваров? – желчно сострил Зомбарт.

– Предусмотрено, что на скалах атлантического побережья Франции будет воздвигнуто несколько архитектурных сооружений, которые напоминали бы миру об освобождении Европы от бездарного великобританского владычества. В то время как на юге континента предусмотрен мемориал германских воинов в районе знаменитых Фермопил.

– На месте гибели трехсот спартанцев царя Леонида?

Меттерс замялся, не зная, как на этот раз реагировать на замечание фюрера, и беспомощно оглянулся на Шауба. Скорцени не был уверен, что Шауб понимал, о каком царе Леониде идет речь, тем не менее уверенно заметил:

– Какие еще спартанцы? Мало ли кто там погибал. Главное, что в эту войну в Греции погибло немало германских воинов.

– Однако сооружения, которые планируется там воздвигнуть, – подхватил его мысль Меттерс, – естественно, будут выдержаны в культовом духе, соединяя в себе элементы эллинской культуры, ставшей частью культуры арийской цивилизации.

Штандартенфюреру было явно за пятьдесят. Иссиня-белая голова его, едва овеянная пушком редкой растительности, была склонена так, словно он стоял перед Папой Римским, а вся приземистая невзрачная фигура являлась почти идеальным воплощением раболепия перед вождем и великой идеей. А посему, запечатленную в камне, ее спокойно можно было выставлять хоть на степных просторах Евразии, хоть на скалах нордической Атлантики. А то и под стенами Фермопил, если только кому-либо взбрело бы в голову осквернять гордый дух спартанцев увековечением подобного раболепия. И тут уж в Скорцени заговорил дух человека, который сам когда-то мечтал стать архитектором, строителем новой Вены.

– Словом, – решил подытожить их разговор, – с планами мемориалов у вас все нормально. Но тогда возникает вопрос: зачем вы пришли ко мне? Если я верно понял, вы обеспокоены тем, что на границах степной Азии и на скалах Нормандии оказалось слишком мало германских могил, – едко заметил Великий Зомби, и только теперь Скорцени наконец-то почувствовал, что он полностью вошел в образ. Это уже фюрер! И даже не «лже».

– Нет, мой фюрер, мы всего лишь исходили из того, что необходимо согласовать…

– Так откажитесь пока от всеевропейского комплекса мемориалов, – прервал его «фюрер». – Неужели не понимаете, что нам теперь не до них? Займитесь одним-единственным мемориалом, но тем, который действительно способен символизировать перед многими поколениями германцев неистребимое мужество воинов Третьего рейха.

– Каким именно, мой фюрер?

– Мемориалом «Альпийская крепость».

– Но…

– Вы не знаете, о чем идет речь?

– Я так полагаю, его следует создавать в районе «Бергхофа»?

– Тогда что вас смущает?

– Не было такого приказа. Вашего приказа, мой фюрер.

– Считайте, что он уже есть, – ужесточил тон Зомбарт. – Что вас смущает? Там, в районе «Альпийской крепости», уже обескровленная многими годами войны, Сталинградом и Курском, германская армия сумела по-настоящему противостоять несметным евразийским и англосакским ордам. Там своим исключительным мужеством она отстояла идеи национал-социализма. Разве такого обоснования недостаточно?

– Вполне. Мы немедленно займемся этим. Но в идее всеевропейского мемориального комплекса была заложена иная идея: основные мемориалы его должны были находиться на завоеванных нами территориях.

– И они появятся там, на некогда завоеванных нами территориях, вот только строить их будут уже архитекторы Четвертого рейха, поминая нас, тех, кто не сумел сохранить и уберечь от варваров Третий. Однако вернемся к мемориалу «Альпийская крепость». Проект такого мемориала уже существует? Хотя бы в общих чертах?

– Извините, мой фюрер, его пока нет. Мы считали, что…

– Значит, не верите, что альпийская цитадель станет несокрушимым бастионом?

– А ведь из него получился бы классический диктатор, – неожиданно открыл для себя Скорцени, забыв, что произносит эти слова вслух и что единственным слушателем их является человек, который все еще считает себя самым грозным и несокрушимым диктатором Европы. – С его-то нагловатой манерой…

* * *

Гитлер не ответил. Однако его молчание даже не насторожило Скорцени. Он словно бы забыл, что настоящий фюрер все же находится рядом с ним, а тот, в зале у камина, всего лишь его двойник. Вот только в эти минуты он весь был покорен магнетизмом двойника. Как человек, который прекрасно знал и оригинал и двойника, он вдруг непроизвольно поменял их местами.

– Почему же, верю, – донеслись до него неуверенные слова. Но это были слова Меттерса, а не фюрера, который по-прежнему молчал. И это было молчание побежденного.

– Так идите, штандартенфюрер, и создавайте. Камня в Оберзальцбурге хватает. Мастеров, умеющих совладать с ним, – тоже. Вам остается лишь предать их труд и сам камень огню собственной фантазии.