Читаем Жрицата на змията полностью

Боян се събуди пръв, скован от утринния хлад. От дърветата, около които се виеше синкавото було на мъглата, капеше роса като дъжд. Слънцето току-що бе изгряло, а небето вече сияеше в целия си блясък. Реката пъплеше като разтопено сребро. Папагалите подхващаха обичайната си глъчка.

Фернандо и Жак спяха, омотани в хамаците си като гигантски какавиди, увиснали между дебелите стволове.

А индианците?

Той скочи учуден. Озърна се — носачите изчезнали, огънят загаснал. Но багажът стоеше непокътнат, подреден. Само едната лодка липсваше.

Ясно — избягали!

Той разбуди спътниците си:

— Ставайте!

— Какво има? — надигна се изведнъж Фернандо.

— Няма ги! Всички! До един!

Бразилецът скочи.

— Ах, мръсници! Затова снощи така го увъртаха — демони, магии… А то…

Боян предложи друго:

— Може наистина да са се уплашили. Изостанали племена, суеверни…

— Ами! — пресече го Фернандо. — Има и друго! Оня проповедник! Той ни е скроил тази мръсотия…

Когато се ядосаше, забравяше доброто си държане. От джентлемен се превръщаше в уличник, каквито бяха момчетата му в Рио.

Боян се учуди:

— Кой? Мисионерът?

— Тъкмо той!

— Но защо?

— Отде да знам. Но подозирам. Все го усуква. Плаши. Нищо не знаел, а живее тук дванадесет години… Той, само той. Има си някакви планове. Навярно и той дири същия град. А ние се домъкваме отнейде си да му пречим, да му мътим водата.

Археологът поклати глава.

— Защо тогава не тръгна с нас?

— Защо? Много просто — да не дели. Ще му се да лапне сам цялата плячка.

Жак Камюс се обади нетърпеливо:

— Оставете мисионера! Кажете какво ще правим сега!

— Какво друго? — отвърна Фернандо. — Ще се върнем и ще пипнем за гушата божия угодник да ни намери свестни носачи.

Жак Камюс скочи.

— И да пилеем пак време! Да се бавим…

Боян предложи друго:

— Преди да решим, нека проверя нещо!

Взе един дълъг нож-мачет, с който индианците секат лианите по пътя си, бананите и захарната тръст, и слезе до брега.

Каквото и да казват, по-добро място за речно пристанище няма наоколо. И статуя. Защо да не допусне, че тъкмо оттук започва пътят към града?

Той натисна мачета в меката настилка от шума. Ножът потъна до дръжката. Боян го изтегли и опита отново на два метра по-надясно. Острието изведнъж удари в твърда основа. Развълнуван, Боян разрови бързо пръстта. Отдолу се подаде огромна равна плоча. Плоча — от розов гранит!

Задъхан от вълнение, той притича към джунглата двадесетина крачки и отново натисна ножа. И отново стоманата удари в камък.

— Елате! — извика Боян. — Намерих пътя!

Спътниците му дотичаха начаса.

— Остава ни само едно — каза той. — Напред! И през двадесет-тридесет метра да проверяваме дали се движим над древното шосе.

Тримата се качиха на хълма, наблъскаха в раниците си най-необходимите вещи, а останалия багаж притулиха зад усмихнатия каменен колос.

После навлязоха в джунглата.

Но още при първите крачки се сблъскаха с нейната настървена съпротива. Бодливите храсти, въздушните корени, хилядите лиани, тънки като конци или пък дебели като зелени анаконди, уплитаха гигантските дънери в непреодолима мрежа. Тримата се сменяваха през всеки десет минути да разчистват пътя с мачетите си, удряха, сечаха, но след това още толкова време чистеха притъпените остриета от полепналия по тях каучук, който бликаше като млечнобели сълзи от каучуковите лиани и от младите фиданки на хевеята.

От пътя им бягаха малки игуани, дървесни змии, бръмбари. И то какви бръмбари! Сякаш бяха попаднали в царството на насекоми-гиганти.

Ето, на това грапаво стъбло се бяха счепкали с челюсти два бръмбара-херкулесовци. Отсреща пък се суетяха няколко гигантски сечковци. Разбудена нощна пеперуда — сива агрипина, отлетя нанякъде с лениви помахвания на крилата. Трудно можеше да се повярва, че тези чудни същества, големи колкото скорци, са насекоми, че са били личинки, които са гризали дънерите, че са братовчеди на комарите. Редом с тях пърхащите колибри, които влитаха и излитаха от увисналите гнезденца-торбички, изглеждаха още по-малки, още по-недействителни. Сякаш всичко се бе обърнало наопаки — птици, с ръст на насекоми, и насекоми, израсли като птици.

Една зелена клонка се размърда и запълзя по лианата. Богомолката, жива пръчка, голяма колкото флейта, бързаше да спаси живота си, досетила се, че в този случай чудната й форма няма да я запази. Подире й полазиха няколко странствуващи листа, насекоми, досущ подобни на изсъхнала шума.

Както сечеше плътната зелена стена, Жак Камюс съгледа в краката си една суринамска пипа. Но не тя го учуди. Беше виждал и други великански жаби. Слиса го онова, което видя на гърба й, надупчен като пчелна пита. От всяка килийка изпълзяваше малко жабче и рипваше на земята. За Жак, който не знаеше, че яйцата й се бяха излюпили там, в килийките на гърба, това изглеждаше като истинско чудо.


zhricata-morda.png
Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века