Жук золотой

Я вновь оказался на санной дороге. Привязал сомбреро сверху на рюкзак, как учил Иосиф. Гордыню пришлось смирить. Идти стало еще хуже. Широкие поля шляпы парусили так, что мне приходилось сгибаться пополам, чтобы двигаться вперед.

Сначала из виду пропали очертания зубчатых елей справа на высоком берегу. Потом пелена стала такой, что казалось: я все время, рывками, иду через стену снега. Пока еще мягкую, но уже очень упругую стену. Потом стало темно. Вытянутую вперед руку я не видел.

Я решил бросить лыжные палки, чтобы не сковывали движения. Не тут-то было! Палки придавали телу устойчивость, я на них опирался, пробиваясь в марево шаг за шагом. Потом я решил все-таки отвязать шляпу и тащить ее за собой на веревке по снегу, как раньше, на автомобильной дороге. Оказалось, что дырочка в сомбреро, которую я проковырял пикой лыжной палки, раскрошилась, и от полы отвалился целый кусок. Тогда я пробил еще две дырки в тулье, чтобы продеть поводок. И мысли не возникало о том, чтобы бросить бессмысленное занятие. Оставить шляпу просто на дороге! Пусть ее занесет снегом… Нет! Приведу, как собачку на поводке, на новогодний бал шляпу ковбоя. Теперь я действовал осторожно. Во-первых, я не стал снимать рукавиц, чтобы руки мгновенно не закоченели на ветру. Во-вторых, я все делал зубами и очень скоро закрепил веревку.

Я совершено не думал о том, что могу сбиться с пути, упасть и замерзнуть среди сугробов снега и ужасных завываний ветра. Конечно, я знал, что такое бураны на Нижнем Амуре. Они могли бушевать неделями. Люди по привязанной веревке выходили из дома в дощатые туалеты-скворечники. Никаких теплых отхожих мест тогда и в помине не было. Хлеб по домам развозил трактор. А потом, однажды, ты просыпался утром и слышал за окном абсолютную тишину. Ты видел высокие и ровные столбы дыма, струящиеся из печных труб. Дымы подпирали высокое и голубое небо. Я любил зиму. И до сих пор ее люблю. Буран кончался так же внезапно, как и начинался. От избы к избе люди рыли тоннели, откапывая друг друга. По тоннелям мы потом ходили в школу. Дома были заметены по самые крыши, деревня оказывалась как бы внизу, в кратере огромного и снежного вулкана.

В извержение такого вулкана я и попал сейчас.

На что я надеялся, непонятно. Снег залеплял уже глаза и рот. А я все думал о том, как приду в интернат и небрежно расскажу своим дружкам и девчонкам о лыжном путешествии от Иннокентьевки до Маго. Теперь-то мой путь, безо всякой натяжки, можно было назвать полярным. Пару раз я ложился на снег, чтобы отдохнуть. Подтягивал колени к груди, сворачивался эмбрионом, но лыжи не снимал. Я понимал, что без лыж мне будет гораздо труднее. Еще я проверял: цела ли шляпа на веревке. Я подтягивал шляпу, ощупывал руками и на каком-то этапе понял, что полы ее совсем разрушились. Я тянул по снегу нечто похожее когда-то на великолепное сомбреро, изготовленное Женей Розовым. Хотелось завыть: «Женька-Женечка! Жопик мой дорогой! Что же мне теперь делать?!»

Но я гнал страшные мысли из головы.

Как-то сама собой пришла идея бросить лыжи, палки и шляпу. Просто ползти по снегу. Я попробовал и тут же понял, что я давно сбился с санного пути. Потерял дорогу. «Ничего, – успокоил я себя, – где-то слева, всего в нескольких метрах, идет другая, широкая дорога – автомобильная. Пусть даже теперь она и переметена снегом, колея-то высокая, найду!» Вернуться назад, в близкую Сахаровку, мне в голову не приходило.

Я двинул влево и сразу провалился в снег по пояс. Никакой дорожной кромки и никакого ледяного наста под ногами.

Я окончательно сбился с пути. Ко всему прочему, куда-то пропали рукавицы.