Жук золотой

Справедливый подтекст все-таки таился в хлесткой и обидной маминой фразе. Сейчас я это понимаю. Когда маму, перед выборами, прямо спросили: «Кирилловна, почему ты в партию не вступаешь?» Она ответила: «У нас в стране, по конституции, на выборы идет блок коммунистов и беспартийных… Кто-то же должен быть беспартийным!»

Там, в идеологической памятке про выборы, была приписка: «Опыт многолетней борьбы, опыт трех русских революций и коммунистического строительства убедили трудящихся в том, что у коммунистов нет других интересов, кроме интересов народа».

По-моему, мама не была уверена в том, что у коммунистов нет других интересов. Но о других интересах я тоже догадался позже. Примерно тогда же сделал выписку из Большой Советской энциклопедии про блок коммунистов и беспартийных. Мне кажется, что моя мама точно знала, что у коммунистов не одно и не два лица. У них множество лиц! Поэтому они – коммунисты.

В партию я вступил, когда меня назначали собкором краевой партийной газеты «Тихоокеанская звезда» на строительстве БАМа. Между собой мы называли газету «Тозовка». Или «Тихая звезда». Второе название мне нравилось больше. Вступать надо было достаточно срочно. Собкором на стройке века мог стать только коммунист. На вступительной комиссии в райкоме партии въедливые ветераны коммунистического движения обнаружили в моей комсомольской учетной карточки запись о страшном наказании. Строгий выговор «За политическую близорукость и беспринципность». Студенческая вольница. Журнал «Новый Фейерверк», осуждающий вторжение советских войск в Чехословакию. «В чем заключалась ваша политическая близорукость?!» – вкрадчиво спросил меня наиболее вредный старикашка, лысый и в полусталинском френче с накладными карманами. Я и не знал, что такие еще сохранились. Если бы не Володя Поликанов, тогдашний секретарь Кировского райкома ВЛКСМ города Хабаровска, я бы не стал корреспондентом на БАМе. И я не знаю, как бы сложилась моя дальнейшая жизнь. Поликанов спокойно и, мне показалось, с искренней горечью в голосе ответил: «Сын морского капитана и внук Сахалинского каторжанина-большевика, Александр не подумал, с кем он связался… Хотя он и опубликовал в журнале статью „Что такое „Новый Фейерверк“ и как с ним бороться?“»

Что являлось абсолютной правдой. Статью под таким заголовкам мои дружки приняли и тиснули чуть ли не в последнем номере «НФ». А если бы старикан узнал о том, что мой дед на самом деле был то ли дуэлянтом, то ли уголовником? И большевизм он разделял относительно – постреливал в отряде анархиста Яшки Тряпицына. Того самого, что сжег Николаевск-на-Амуре в 1922 году… А в 30-е годы Кирилл Ершов вообще был признан троцкистом и пособником японского милитаризма.

Отсидел все на том же Сахалине.

Отец Володи Поликанова – знаменитый геолог, открывший на Нижнем Амуре самое крупное месторождение золота, Многовершинное. В прошлом году мы ездили с Поликанычем – так мы его зовем, в село Красное, под Николаевском. Его отцу открывали мемориальную доску.

Сам Поликаныч долгие годы работал за границей.

Генерал. Сейчас преподает. Мы дружим до сих пор.

Я много размышлял на тему, было ли у меня два лица, когда я собирал комсомольские взносы и придумал боевые тройки для фарцовки с японцами? Дрался с портовскими полууголовниками и ходил в рейды с милицией. Выпускал антисоветский журнал и, как отличник, получал медаль из рук Брежнева. Оксюмороны советской действительности опирались, конечно, на идеологию, всесоюзную завучиху. Она и вела прямиком к двойственности сознания. Двойные стандарты первыми проявлялись в нашей стране. А не только у капиталистов, в западном обществе.

Мама, без сомнения, была личностью. Она знала, что такое сделка с совестью. Мараться не хотела. И вместе с тем прекрасно понимала, что мир не делится только на плохое и на хорошее. На черное и белое. Может, потому и пользовалась в деревне высоким авторитетом.

Волк вышел из темной зелени елового распадка. Сначала я подумал, что к нам бежит бродячая собака. Но откуда она могла взяться здесь, в лесотундре, за несколько километров от деревни?

После обеда мы с мамой оделись в телогрейки, обули валенки, подшитые дратвой, мама закуталась в шаль, завязав на спине бабий узел, а я плотно подтянул тесемки шапки-ушанки. Горло закутал шарфом. Мы взяли с собой легкие деревянные санки – полунарты и несколько пустых мешков. Для травы, которую мы хотели нарезать на болоте. И еще мама прихватила серп, обмотав его тряпочкой по острому лезвию.

Не припомню точно, зачем нам в раннем предзимье понадобилась трава, сухая и пожухлая к тому времени. Может быть, у нашей коровы, которую мы тогда еще держали, заканчивалось сено. Отчим Иосиф, веселый забулдыга и сельский киномеханик, не заготовил его летом впрок. Не до того было Иосифу. Он собирал грибы, крутил свою киношку на проекторе «Украина», запойно читал книжки. Все, какие под руку попадались. И с таким же рвением предавался пьянству.