Жук золотой

А может, трава понадобилась в качестве подстилки поросенку, которого мы тоже держали, для откорма. Мама тогда работала учителем начальных классов. Сельские учителя мало чем отличались от колхозников, живущих с реки и огородов, держащих скотину в сараюшках-пристройках.

Мы отправились за травой на замерзшее болото, где рыжие полоски высоких релок перемежались с озерками марей, подернутых ледком и припорошенных снегом. Трава росла там и тут, шуршала на ветру печально, клонилась к снегу. Были еще редкие камыши, похожие на одноногих цапель.

Они стояли вдоль замерзших болот.

Камыши, а не цапли. Цапли давно улетели на юг.

Летом здесь резвились выводки уток, важно взлетали соколы-сапсаны, ухали в ельниках совы. А потом и они улетали на зиму в теплые края. Камышам, в отличие от птиц, улетать некуда. Впрочем, людям тоже.

Меня всегда удивляла приземленность людей. Моих земляков. Вот почему, например, мама никогда не хотела переехать в районный центр – городок Николаевск? Не говоря уже о Хабаровске, краевом центре. Не глупая ведь женщина. Ей, кстати, и предлагали не раз работать в районо. Районном отделе народного образования. Мама назидательно говорила мне: «Все прописаны в столице, один Шолохов в станице!» Я почему-то с детства знал, что не буду жить в станице. Не родился патриотом сельской жизни. Наверное, потому, что я хотел быть моряком. Моряки не сидят по деревням. Они ходят по морям. А Шолохов ничего путного, кроме «Тихого Дона», не написал. Так я тогда думал. Из-за разных литературных пристрастий мы сталкивались с Кирилловной чуть ли не с пятого класса. Что касается деревенской жизни, то должен признаться в следующем. Недавно я купил себе домик в полузаброшенном селе Тверской области. Правда, дорога туда есть и избушку мне перестраивают два местных плотника-умельца.

Неужели мама была права?!

Облезлое и понурое существо, которое приближалось от кромки леса, напоминало собаку. Явно брошенную или больную. Собака держала хвост, поджав его между ног.

– Шарик, Шарик! Иди сюда! – я свистнул. – Мама, смотри – собака! Откуда она взялась?

Мама, мне показалось, побледнела и заоглядывалась по сторонам. Кажется, она боялась появления целой стаи таких собак. Или волков? Потом она достала из мешка серп и медленно раскрутила тряпочку, которой было обмотано лезвие.

– Волк, – негромко сказала мама. – Отбился от стаи. Но ты не бойся, Шурик!

А я и не боялся.

Моя мама была великолепной рассказчицей.

Соседи собирались на лавочке возле нашего дома, чтобы послушать рассказы Кирилловны. Так ее звали в деревне многие, Кирилловна. По отчеству. Когда мне подкатило под пятьдесят, я и не заметил, что меня тоже стали звать Иванычем. А я ведь после окончания школы в деревне больше не жил.

Помнила мама очень многое. Как Кирилл Ершов вместе с Айтыком Мангаевым шли по талому льду Татарского пролива. У них на двоих была одна котомка. Как срубили дома-заимки недалеко от нивхского селения Вайда. Как постреливали потом с кунгаса по япошкам, оккупировавшим Нижний Амур. И про партизанский отряд Якова Тряпицина, анархиста, поджегшего Николаевск-на-Амуре и ушедшего с жителями города на золотоносный прииск Керби, она тоже знала.

Кирилловна своих рассказов не записывала. Она была устным носителем истории нашего села и истории нашего рода. По существу, она была народным сказителем. Сейчас бы сказали – акыном. Остро жалею о том, что только в классе восьмом я догадался кое-что записывать из маминых историй. Но именно она однажды посоветовала мне: «Запиши в тетрадь все то, что произошло с нами летом… Пиши литературным стилем. А не как попало и не каракулями. Старайся!»

Литературным стилем. Я задумался. Как Антон Чехов, что ли? Тогда получится смешно. Или Вениамин Каверин? Тогда получится грустно.

А случилось вот что.

Мы поехали в гости к родителям Иосифа в поселок соседнего района. Того самого, куда отступал анархист Тряпицын, сжегший Николаевск. Только теперь район назвался не Кербинский, а имени Полины Осипенко. Как известно, Полина Осипенко, героическая советская летчица, совершила беспримерный перелет в составе женского экипажа «Родина». За 26 с половиной часов они пролетели 6450 километров.

В районе по-прежнему добывали золото, поселок назывался Веселая Горка. Дед Тимофей, отец Иосифа, и его мама, которую я не запомнил как звали, были сосланными в 30-е годы на прииски из Белоруссии кулаками-мельниками. И фамилия у них была Троецкие. С ударением на «е». Иосиф, в гневе, всегда орал: «Пся кревь!» Изредка добавлял тогда нам совершенно неизвестное: «Еще Польска не сгинела…» По всей вероятности, они были поляками.