Жук золотой

Лупейкин Адольф олицетворял своими нарядами уходящий стиль полууголовной среды. Блатарей-одесситов с белыми кашне на шее и кепками-восьмиклинками. Кстати говоря, нами почитаемыми. До поры – до времени. Женька Розов демонстрировал моду приходящих стиляг. Брюки-дудочки, кок на голове и клетчатый пиджак. Впрочем, вскоре вся заимствованная мишура сменится на брюки-клеш и битловки, пиджаки без воротников, под горлышко. Несомненно одно. Оба, и Лупейкин, и Женька, были самыми модными парнями в нашей Кентёвке. Один предстает перед нами стареющим мачо, лысым и с усами. Второй – задиристый петушок в брюках-дудочках и с гребешком на голове. Стиляги тогда свой кок начесывали и даже смазывали бриолином.

Весь новогодний костюм американского ковбоя Женька изготовил собственными руками. Ну, может, с покроем черных брюк из кожзаменителя и короткой жилеткой, расшитой немыслимыми желтыми вензелями, ему помогла тетя Тоня, его мама. Все остальное сделал сам.

Даже шпоры, которые ремешками крепились к ботинкам.

Я рассказал о костюме своему классному руководителю Тамаре Спиридоновне. До Нового года оставались считанные деньки. Конкурс на лучший новогодний костюм был уже объявлен. Все Зайчики, Снежинки, Волки и Пьеро, в лучшем случае Кот в сапогах не шли ни в какое сравнение с американским нарядом. Тамара Спиридоновна сразу уловила перспективный тренд. Как говорят сегодня. Можно сказать, что первое место на конкурсе новогодних костюмов было у нашего класса в кармане. Бал намечался на вечер 31 декабря. Тамара Спиридоновна договорилась с директором интерната Маером, что тридцать первого, утром, я уеду в Иннокентьевку автобусом, а к вечеру возвращусь с костюмом. С корабля, так сказать, на бал.

Вот с кораблем-то и начались проблемы. Оказалось, что 31 декабря, после обеда, автобус уже не ходит. Нужно было искать попутку. Или идти от деревни до порта Маго пешком.

Костюм я аккуратно уложил в рюкзак. Оставалось пристроить шляпу. Сомбреро желто-серого цвета с широкими, слегка загнутыми полями. Шляпа была изготовлена Женькой из папье-маше. Популярный у школьников материал. Мелко-мелко рвут вчерашние газеты, замешивают их с клейстером. И получается однородная, довольно мерзковатая на вид, масса, из которой можно слепить что угодно. Женька слепил сомбреро. И покрасил в желтый цвет. Шляпа в рюкзак не помещалась.

Мама и отчим внимательно наблюдали за моими сборами. Они тоже собирались. В деревне тогда на Новый год было принято отмечать бой Кремлевских курантов в колхозном клубе. Бой Кремлевских курантов в данном случае не только фигура речи. Телевизоров не помню, их в нашей деревне еще не было. Из-за огромной разницы во времени между Москвой и Дальним Востоком из Хабаровска, по радио, транслировали бой главных часов страны. Иван Крутов, председатель колхоза «Ленинец», произносил речь по бумажке. Называл цифры рекордов и тех, кто отличился на лове рыбы. В перечень передовиков обязательно включалась тетя Наташа Крутова, бригадир полеводческой бригады и жена председателя колхоза. В деревне выращивали картошку и капусту. После речи председателя выпивали шампанское, а потом кто-то уходил домой, а большинство накрывали в вестибюле клуба общий стол, в кинозале убирали стулья и устраивали танцы. Почти до утра. Не знаю, как сейчас встречают Новый год в рыболовецких колхозах.

Впрочем, колхозов на Амуре уже почти что и не осталось.

Вот на такую вечеринку и собирались мама и ее муж Иосиф. Мама наглаживала габардиновый костюм отчима. Он, если не находился в глубоком пике, внимательно следил за своим внешним видом.

Иосиф, заметив мои мучения с сомбреро, принес моток веревки:

– Ты ее привяжи сверху, на рюкзак.

Я презрительно дернул плечами. Подростковый нигилизм и дерзость переходного возраста усугублялись моими перманентными войнами с отчимом. По правде говоря, я был вредным и своенравным подростком. Наблюдая сейчас за семейными конфликтами современных детей с родителями и учителями, я думаю про себя: а ведь ничего не изменилось! Мы были точно такими же. Дело доходило до смешного. Однажды мама купила мне новые штаны. Не брюки со стрелками, под ремень, а обыкновенные деревенские шаровары. Кажется, они были даже с начесом, особенно презираемым у нас в интернате. Те самые шаровары с начесом, в которых я блистательно вальсировал в доме Ларисы Тепленькой на ее дне рождения.

От обиды, что куплены неправильные штаны, я полдня просидел в нише за печкой. Демонстрировал несогласие. Даже обедать не вышел. С тех пор у нас в семье появился термин, объясняющий крайнюю степень протеста – сидеть за печкой. «Где Шурка?! Опять за печкой сидит? А ну бегом полоть картошку!»

В тот раз за печку я не полез. Нужно было возвращаться по зимней дороге в Маго и тащить проклятую шляпу. Чертовски красивую. Из вчерашних газет. Но и привязывать ее к рюкзаку я не стал, демонстрируя непокорность. Веревку на всякий случай в рюкзак бросил. Вот она-то и спасала меня потом на Амуре.

Дороги наши, от села к селу, проходили по льду зимней реки.