Жук золотой

Да! Чуть не забыл еще одно обстоятельство. В 2010 году, тоже в серии ЖЗЛ, вышла книга Максима Чертанова «Хемингуэй». Мне сказали знатоки закулисья, что под псевдонимом Чертанов скрывается то ли подруга, то ли соавтор Димы Быкова. В общем – литературная мистификация. Книга полностью развенчивала кумира моей молодости. Что-то ужасное… Процитирую Чертанова. Или подругу Быкова: «Когда у нас был один Хемингуэй – …„свой мужик“, похожий на советского геолога или антисоветского барда, ироничный, сдержанный, мудрый, – в остальном мире давно существовал другой: неврастеник, позер, патологический лжец, под фальшивой брутальностью скрывающий массу комплексов, талантливый, но рано исписавшийся алкоголик. Примирить этих двоих, слепить из них подобие живого человека – немыслимо».

М-да…

Я не стал уточнять у Быкова про Чертанова. Или про подругу. Мне показалось неуместным интересоваться закулисьем. Тем более, что книга – настоящая литературная сенсация, написана талантливо и доказательно. Правда, образ моего Хемингуэя, по прочтении Максима Чертанова, нисколько не померк в моих глазах. Наоборот: очень даже слепился. С лжецом и алкоголиком. Так ведь и бывает в жизни. Молодой шалопай Димон из «Собеса» легко слепляется с блестящим поэтом и публицистом нашего времени Дмитрием Быковым. Начинающий политик, подгоняющий в угоду своих либеральных ценностей обложки с генсеками и обличающий тех, кто их якобы создавал – ну, так ему удобнее думать, примиряется с великолепным историком и литературоведом. Честным и предельно точным.

Лично я горжусь тем, что являюсь современником Быкова. Один их проект «Поэт и гражданин» чего стоит!

Сетую об одном. Мы не сошлись. Слово «сетую» использую специально. Оно олицетворяет штампы советской журналистики. Да и литературы тоже. Именно со штампами мы начинали бороться в перестроечном «Собеседнике». Но здесь, мне кажется, словечко звучит совершенно уместно. Не уверен, что Быков сетует в свою очередь. Чего ему-то сетовать? Десятки заслуженных премий. Большие тиражи. Огромная популярность. Дело идет к изданию собрания сочинений Дмитрия Львовича Быкова.

Обещаю не пропустить на этот раз и купить первым.

С Юрием Буйдой мы встретились в другой газете – «Российской». Юра носил очки с толстыми линзами. И выпивал не меньше Быкова. Я, кстати говоря, не хочу себя выставлять паинькой. Я тоже тогда квасил. А кто не пил?! Пушкин, что ли, Александр Сергеевич. Выпьем с горя, где же кружка? Сердцу будет веселей!

Мы с Буйдой вечерами прикладывались вместе. Работали в секретариате. Выпивкой снимали стресс и тоску по чему-то новому. Что уже стояло на пороге. 1993-й год. Я знал, что Юра долго перебивался в районках, потом служил в Калининградском обкоме партии. Если бы кто-то сказал мне тогда, что передо мною сидит, с лицом беззащитного ребенка, сняв очки, будущий автор «Прусской невесты» или книги «Вор, шпион и убийца», я бы просто посмеялся. Но он стал знаменитым сначала за границей, а потом уже и на родине. Произведения Буйды переведены на немецкий, польский, финский, французский и японский языки. Его последняя книга, прочитанная мной, «Вор, шпион и убийца», до мурашек по спине, поразила сходством эпизодов из детства. Да и созвучием главной темы тоже. От плагиата мы оба защищены. Не общались друг с другом много лет. Первая часть моего «Жука» вышла несколько лет назад маленьким тиражом. Прочитать ее Юра не мог. Он и не слышал о том, что я начал писать книги. А «Вора, шпиона и убийцу» я прочитал пару месяцев назад. Читаю эпизод, когда отец дает сыну молоток, и сын ведет собачонку-рахита по кличке Джим в лес, чтобы убить колченогого уродца. Мой отчим поступил по-другому. Он погладил меня по голове и сказал: «Ты уже совсем большой, Шурка! Ты все понимаешь…» Так был подписан приговор моему нелепому щенку, которого за ту же колченогость отчим прозвал Цабэрябым. Плач Цабэрябого до сих пор моя кара по ночам. И ничего уже нельзя поделать. Буйда описал свое детство, близкое к животному. Из грехов человеческих извлек силы для писательства. Я же, в своем далеком прошлом, искал тропинку к человеческой доброте. У нас с Буйдой разные весовые категории. Но обоим нам хотелось крикнуть. Нет ответа на вопрос: почему жизнь подвела меня так близко к одному из лучших прозаиков, а потом внезапно разлучила? Только ли потому, что я был недостоин дружбы как с Быковым, так и с Буйдой?

С Вознесенским мы встретились в Переделкино, на могиле Пастернака. Он пришел с иностранцами и был удивлен студенту-дальневосточнику, пишущему в разгар Брежневского застоя диплом о творчестве опального поэта. Спустя почти 15 лет, после моего сбивчивого напоминания, он припомнит нашу случайную встречу и придет с двумя бутылками шампанского в дежурную бригаду «Комсомольской правды» отмечать новый, 1988-й год. 31 декабря выходила заметка Андрея Андреевича под рубрикой «Каждый день на этом месте». Две восьмерки, рисунок Вознесенского. Я был ведущим редактором новогоднего номера. Все вспомнили. Как открывали кагор на могиле Пастернака. Как я зажигал свечу…