Жук золотой

Скажу вам больше. Детская слава бессмертна. Старые, седые и лысоватые, мы сидим с Леней Школьником в пригородном ресторанчике Иерусалима. Наливая мне рюмку прекрасного порто, густого и тяжелого, как кровь португальских пиратов, он говорит: «А помнишь как ты, завывая, читал свои стихи на нашем первом поэтическом вечере? Кажется, девятый класс? Или восьмой? А ведь ты тогда про Бродского еще ничего не знал».

Я, не зная стихов Бродского и ни разу не слыша Иосифа, подражал его манере декламировать строки. Завывал, стонал и почти пел. Где Иосиф Бродский, нобелевский лауреат, и где Шурка Куприк, доморощенный поэт с берегов Амура? Рифма «корабли – в дали»… Про Бродского мне вообще-то сам Ленька и рассказал. Подарив маленькую книжку поэта. Как-то странно, впрочем, изданный сборник. В виде перекидного блокнотика, стихи набраны мелким шрифтом. Чуть ли не нонпарелью.

Сравниться со мной популярностью в детские годы могли разве только рыжий Серега Бурыхин по прозвищу Бурыха и усатенький Хусаинка Мангаев. Мои дружки и односельчане.

Хусаинка, по кличке Пыжик, бил чечетку. Позже мы узнали, что все культурологи чечетку называют степом. Но мы культурологами не были. А Серега в схватках портовских бригад, когда Магинские шли на Рейдовских, применял бойцовский прием, который назывался «брать на калган». Дрались отчаянно. Неожиданным ударом своей головы он валил на землю даже взрослых парней-мореманов, если те обижали нас, интернатовских. Степист, калганщик и поэт. Мы были звездами Амурского лимана. Ну… Давайте скажем скромнее и современнее: мы так сами себя позиционировали. А кто в юном возрасте не грезит о пьедесталах?! Одна молодая женщина, художник Настя, признавалась мне в том, что все детство мечтала быть чемпионкой… по спринту! Ревущий стадион, гаревая дорожка, команды спортсменов изо всех стран мира. Есть и чернокожие. Как известно, лучшие в мире бегуны. И вот финал! На финише она обходит всех. И прибегает первой, держа в руках флаг России.

Или тогда еще алое полотнище СССР, со звездой?

Победа снилось девочке почти каждую ночь. Сейчас Настя рисует акварели. К сожалению, не все их увидели и купили. И один раз в неделю она ходит на фитнес с толстыми тетками. Самое тяжелое упражнение у них называется «планочка». Надо беспрерывно и методично отрывать жопку от коврика на вытянутых руках. Некоторые отрывают уже «булки». Но ведь мечта-то осталась?! И уже никакая другая мечта, понурая как кляча, не заменит прекрасную, детскую. Почему понурая, как кляча? Вспомните, о чем мы мечтаем в жизни взрослой. Домик на испанском взморье, серебристый «мерседес», счет в банке… Разве может такой «суповой набор» сравниться с тем, когда вы на финише, в последнем прыжке, рвете, как тузик тряпку, негров!

И американцев тоже.

Ну, хорошо – афроамериканцев. Чтобы не быть обвиненным в отсутствии политкорректности.

Но девочка мечтала именно так.

Она обходит на финише негров!

И – знамя над головой…

Мы не давали друг друга в обиду. Могу уточнить лишь одно: в портовских боях признанная слава стихотворца и чечеточника никакого значения не имела. Другое дело калганщик! Мы вставали равнобедренным треугольником, спиной друг к другу, отбиваясь, как могли, но именно Серегин прием обеспечивал нам победу. Внесу лишь скромную ремарку.

Однажды я вихрем налетел на приблатненного урку, замахнувшегося ножом на Бурыху, и столкнул противника с обрыва.

Я был самый маленький в классе, щуплый и пронырливый.

Шкет. И я заслуженно носил кличку Куприк.

Острословы в деревне не переводились.

Адольф Лупейкин авторитетно заявлял, что «мару», с японского, море. Лупейкину надо было верить. Он ходил в хромовых сапогах, в габардиновых, цвета «тухлая сирень», брюках с напуском, в тельняшке и кожаной куртке. С напуском особый вид: брючины не просто заправлены, а с некоторым наплывом, волной ниспадают на голенища блестящих сапог. Адольф работал на дебаркадере старшим матросом. Напомню здесь вкратце. Знакомясь с симпатичными городскими девахами, он небрежно представлялся: «Лупейкин Адольф – дебаркэйдер-мэйстер!»

Он думал, что так звучит иностранней.