Жулье. Золото красных. Выездной

— Мастодонт — хитер… это тебе он заливал, что Чугунова спускают сверху, что он против его кандидатуры. Все учитывает… если Чугунов нас сжует, зачем Мастодонту иметь нас врагами?.. Он нас подставил, он же поплакался, что ничего не смог сделать и… мы ему вроде обязаны.

— Привык я… — посетовал Холин, — привык ко всему этому, — обвел взглядом шероховатые стены, тронул бутылки, одну, другую, затем цветы в вазе погладил, будто живые существа, допил рюмку и заключил с нажимом, привык!

— Есть к чему, — успокоил Пашка и, пытаясь вывести начальника из оцепенения, решил взбодрить толикой хамства. — Не вешай нос… еще не вечер… нам воду сливать рано… у меня запасено будь-будь и на Мастодонта, и на кого покруче…

— Не боишься? — Холин наполнил рюмку тягучей белой жидкостью.

— Бояки всю жизнь одну бабу кроют, а я ходок… мне бояться не с руки. Пока мы здесь, они… — взмах в сторону далеких начальников, — нас боятся.

— А если окажемся там? — Холин невольно погрустнел.

— А ты не оказывайся! — поддел Цулко. — Улещай заезжих визитеров оттэда, холь, лелей, пои, задаривай, борись за себя… а ты как хочешь?

— Надоело! — процедил зло Холин.

— Ах, надоело?.. Тогда в сберкассу… милости прошу… начальником районного отделения… квартплата, пенсии, свет, газ… работа с населением. А?.. Мудило! — Пашка хряпнул вискаря и, что странно, протрезвел, напружинился, будто Чугунов через минуту потребует их документацию. — Бороться надо!.. Кто он есть этот Чугунов?.. Копни и выяснится, или пидар или еврей, или в семье отсиденты-несогласные, или дочура дает… прикурить, а то и все вместе. Каждого есть за что прихватить. Чуешь?.. А мы ребята пролетарской складки, чистые… спим токмо с бабами, прожидью Бог миловал, протестовать, кусать лапу дающую?.. Не сдурели еще. Наши люди мы! А наших в стране мало, все больше ихние попадаются.

Холин тяжело поднялся, обошел гостиную, дотрагиваясь до предметов обстановки с трепетом, будто прощаясь навсегда, приблизился к окну, отодвинул белую в белых же набивных хризантемах штору, посмотрел на вылизанную улицу внизу, на вымытые машины, на аккуратную желто-белую разметку. Из приоткрытой форточки доносился треск-пощелкивание светофора, предупреждающего плохо видящих или слепых сограждан: идите — редкие щелчки, или стойте — частые.

— Музыка… — обронил Холин.

— Ты о чем? — Пашка деловито возился с выпивкой, составляя свой особый коктейль под названием «чекист за бугром».

— О щелчках с улицы… мы-то еще когда до такого дойдем… Вон, вижу, старики, ничуть не нуждающиеся, баночки из-под пива вкладывают в автомат, а тот отсыплет положенную деньгу… все по-людски…

Пашка опрокинул «чекиста за бугром», замер прослеживая падение горячительного по пищеводу и, убедившись в благополучном приземлении пойла, заключил:

— Это точно… По-людски… — Пашка развалился в белом кресле, покуривая, и Холин с сожалением наблюдал, как пепел сигареты марает белую обивку. — А мне брательник отписал… В Москве водяру уже в бутылки «пепси» разливают, скоро в молочные пакеты станут набулькивать…

— Если будут! — Холин гладил прохладный материал шторы.

— Что… будут? — не понял Пашка, похоже, прикидывая, не повторить ли «чекиста за бугром».

— Пакеты, если будут! — выкрикнул Холин и отлепился от окна. — Завтра поедем Чугуна встречать… оба! — подчеркнул Эдгар Николаевич и предупредил. — Ты, Паш, только не улыбайся. Прошу! У тебя улыбка, как приговор… и, зрачки, будто свинцом заливает. Лучше не улыбайся… кивай, слушай, вставь пару слов к месту.

— «Чекиста за бугром» не желаешь? — Пашка принялся смешивать коктейль. — А я повторю!

В кабинете Черкащенко за приставным столом расположилась банковская рать. Мастодонт оглядел присутствующих, задержал взгляд на Реброве, затем тщательно, будто пограничник на паспортном контроле, обсмотрел Чугунова, мысленно прикидывая в который раз — не ошибся ли…

Все знали цель сборища — «развинчивание» Панина, «разборка на части» и… последующее увольнение.

Панин, средних лет крепыш, застыл на стуле, рядом ни справа, ни слева никто сесть не рискнул.

Вошла секретарша, сегодня еще более обворожительная, чем обычно. Мужчины потупились. Мастодонт подчеркнутым безразличием к красавице выдал себя, догадался, что присутствующие давно в курсе и, чтобы не длить скоморошество, перешел к делу:

— Итак, Панин… кто желает высказаться? — в кабинете повисла тишина. Мастодонт с тоской глянул на телефон с гербом: когда нужно потянуть время, обдумать, получить фору хоть на минуту-другую — не звонит!