Жулье. Золото красных. Выездной

Черкащенко переложил трубку, рявкнул в микрофон:

— Холин! Слушай. Вылетает Чугунов. Я его что ли выбирал?.. Сверху потребовали, отбивался, как мог… Надавили! У них свои игры в поднебесье. Кому-то понадобились наши головы, то бишь места. Держитесь… предправления взмок, ослабил узел галстука. — Если нырнет глубоко тогда… В общем, Цулко рядом, подскажет… с дарами осторожно… по обстановке… нет, задержать его не могу, сам только что пел, как ценю его, как горой за него стоял… — ухватил пепельницу, повозил по столу. — Мне от тебя передали… Подошло… — вздохнул. — Если обстановка накалится — звони, держи в курсе.

Связь оборвалась. Предправления вызвал секретаршу:

— Маш! Кофе свари… покрепче… голова раскалывается.

Перед генерал-полковником авиации сидел Седой с кофром на коленях. На ковре застыл летчик-майор.

Генерал кивнул на кофр, посмотрел на майора:

— Секретные документы. Посадка на аэродроме нашей группы войск под Магдебургом. Вас встретят? Так?..

— Так, — кивнул Седой.

— Вопросы есть? — уточнил генерал.

— Никак нет. Все, как обычно. — Майор вытянулся в струнку.

— Вот именно… как обычно, — генерал смущенно упер глаза в оперативную карту на стене.

Майор взял кофр из рук Седого, развернулся и молодцевато покинул кабинет.

— Секретные документы… — хмуро повторил генерал. — Три года назад, при посадке в нашей зоне в Германии разбился наш самолет, тоже с секретными партийными документами, вскрыли брезентовый мешок, а там…

— А там?.. — Седой оставался невозмутимым.

— Доллары! Полтора миллиона!

— Ну и что? — Седой не терял самообладания. — Помощь братским партиям.

— Ладно. — Генерал хлопнул ладонью по столу. — Проехали.

Седой поднялся, протянул руку, генерал замешкался, зашелестел бумагами, вроде не заметил протянутой руки. Седой пропустил выпад неловко, ну и пусть — белозубо улыбнулся.

— Дайте пропуск, подпишу, — избегая взгляда визитера, хрипанул генерал.

— Не выпустят? — хохотнул Седой.

— Нам на ваши корочки… — поставил росчерк.

Седой упрятал пропуск:

— Вообще-то вы — смельчак, генерал.

Глаза генерала от ярости остекленели, он сцепил пальцы так, что побелели фаланги, и отвернулся к карте.

Седой покинул кабинет, хлопнув дверью так, как генералу ни разу не приходилось слышать в этом кабинете.

Предправления поднял трубку телефона с гербом. Ответил Сановник. Черкащенко попытался в последний раз:

— Чугунов завтра вылетает… Отменить нельзя?

— Нет, — сухость Сановника предназначалась в первую очередь Седому, сидевшему на одном из стульев вдоль стены. — Всего доброго. — Сановнику хотелось, как можно скорее выслушать доклад Седого.

Визитер не спешил, листая журналы, будто не заметил, что патрон уже освободился от тягостных телефонных переговоров. Наконец Седой, будто внезапно очнулся, отложил журнал:

— Мне сообщили… самолет уже сел… мои люди забрали груз… завтра переправят в Западный Берлин.

— Только завтра? — тоска и нетерпение окрасили голос Сановника.

— Какая разница… считайте, что уже там… все отлажено, как часы… ни единого сбоя, — заверил Седой. Сановник отпил чай из нарочито убогого стакана в партийном подстаканнике с ракетами и ГЭС, захрустел баранкой, ложка звякала о стакан, из-за окна доносились гудки автомобилей.

Седой без спроса взял баранку, разгрыз, проглотил и, весело глядя в окно, продекламировал:

— Любимый город может спать спокойно…

— Вы о чем? — Сановник отодвинул стакан.

— Есть такая партия… — начал было Седой и осекся под взглядом Сановника.

Чинуша вскипел:

— Что вы все невпопад, да невпопад?..

Седой посерьезнел:

— Кстати, Герман Сергеевич, похоже генерал Лавров не понимает… заблуждается… искренне, неискренне… вам решать…

Сановник порозовел, почувствовал себя в привычной стихии персональных дел, не вымолвив ни слова, нацарапал на листке бювара: Лавров, подчеркнул и поставил знак вопроса.

— Завтра в Питер?

Седой кивнул.

В Цюрихе, в квартире главы представительства банка, готовились к приезду ревизора. Что замыслили в Москве?.. Хозяин квартиры Эдгар Николаевич Холин принимал и наставлял своего заместителя Пал Иваныча Пашку Цулко в любимой белой гостиной: белые угловые кожаные диваны, белые кожаные кресла на колесиках, дымчатого стекла столики, оправленные будто начищенным серебром, белые же вазы с белыми цветами и белые батики на стенах, усыпанные нежно-серыми, почти сливающимися с фоном бабочками.

Принадлежность Цулко к ведомству «соседей» не вызывала сомнений, именно такие бодрые юноши сновали с тоненькими папочками под мышкой в кварталах, прилегающих к зданиям Лубянки. Несмотря на дорогой двубортный костюм и отменный галстук, все в Цулко выдавало не слишком щепетильного, шустрого мальца из предместий, решившего сделать карьеру, хоть и шагая по трупам.

Банкир Холин и его заместитель Цулко распивали неведомые на далекой родине напитки. Цулко заедал тонюсенькой, обсыпанной кристалликами соли соломкой, Холин предпочитал сладости, отщипывая кусочки печенья и не замечая, как крошки мелко обсыпают надраенное до блеска стекло.

— Не смог Мастодонт тормознуть Чугунова. — Холин поморщился.