Жулье. Золото красных. Выездной

— Наши! — поддержал Сановник, губы скривились улыбкой, явившей странную смесь властности, корыстолюбия, трусости и, как ни странно, мальчишества.

Сановник поднял трубку… Телефон с гербом ожил в кабинете Черкащенко.

— Нужно место на выезд, — сказал Сановник, — на постоянку…

— Подумаю. — Черкащенко привычно возил пепельницу по столу.

— На раздумья времени нет, — надавил Сановник и, опасаясь перебора, уже по-доброму дожал, — нет времени, Тихон Степаныч. И еще… у меня тут внезапно сумма образовалась… нельзя ли по Вашим каналам…

— Сколько? — уточнил Черкащенко и, услыхав ответ, выдохнул излюбленное. — Ух ты! — положил трубку. Вызвал Чугунова.

Вошел сухой, высокий человек со стальным ежиком и серо-голубыми непроницаемыми глазами.

— Садись! — по-свойски прикрикнул Черкащенко и сразу перешел в атаку. — Знаешь сколько страждущих в Цюрих смотаться… аховая поездка… Трезвонят со всех сторон, каждый своего толкает, а я уперся, только Чугунов, спец экстра-класса! А ты меня не жалуешь! Не поддерживаешь! Вроде все кругом замараны, и я… больше всех, а ты — непорочная, значит дева. Вроде, как все в гэ…, а ты, значит, в белом!

Чугунов обводил взглядом начальственный кабинет, будто попал в эти стены впервые: обязательный портрет вождя-отца за спиной хозяина, обязательные синие с золотом «ни разу не надеванные» тома Ленина, обязательные дурацкие кумачевые вымпелы-треугольники за остеклением шкафов…

— Молчишь?.. — терпение покидало Черкащенко, засмолил беломорину. Молчишь, твою мать, мол, хуля, с придурком объясняться? — и, не дождавшись ответа. — А придурок… тебя в Цюрих заправляет… по старой дружбе. Тут Ребров слюной исходил, а я руками разводил… пойми, мил человек…

— Тихон Степаныч, — перебил Чугунов, — ты же не просто так, не за здорово живешь глаз на меня положил…

Черкащенко взорвался, передразнил с немалым артистизмом:

— Не просто так!.. Не за здорово живешь!.. А ты как хотел? За просто так только кошки оближут… и то с похмелья, апосля валерианки. Я уверен в тебе, Михаил Михалыч. Уверен!.. А молодняк соображает туго… им бы нажраться до свекольной хари, девок потоптать, урвать тряпья поболе, а на работу им насрать… белая, значит, кость. За каждым мурло маячит, только промахнись, на куски раздерут да по ветру развеют…

— Вас? По ветру? — Чугунов мрачно усмехнулся.

— Ладно… — Черкащенко выдохнул. — Я в тебе не сомневаюсь, ты человек управляемый, смекаешь что к чему. Ревизия в нашем альпийском банке штука небезопасная. Раскопаешь лишнее, головы полетят.

Чугунов откинулся на спинку стула:

— Не понимаю…

— Не понимаешь?! Головы полетят. Здесь, у нас! — обвел руками стены в деревянных панелях. — В общем мой совет: глубоко не копай, не дай Бог раскопаешь что не след. Хорошо бы так… чтоб наших ребят в Цюрихе подставить, мелкие недоработки, недочеты и тэпэ, чтоб мелюзгу затралить, а крупняк пусть плавает, крупняк, в случае чего, и сеть в клочья порвет…

Чугунов встал:

— Я работаю всегда одинаково, как положено, как учили.

— Дуру не ломай. Как учили!.. — Предправления безнадежно махнул пухлой ладонью. — Умные все стали!

— А чего другого не пошлешь? Спецов по мелкой вспашке пруд пруди.

— Им веры нет. — Черкащенко ухмыльнулся. — Кто у нас дока по глубокой проверке? Ты! После твоего наезда тишь да гладь на год, а то и на все три, а за три года… сам знаешь…

Чугунов направился к двери.

— Машку позови! — пульнул вслед предправления.

Вошла секретарша, тихо притворила дверь. Черкащенко хищно, по мужски оглядел крутые бедра, задержался на лепных, упругих икрах, обтянутых черными колготками:

— Цюрих закажи! Срочно!

Седой зашел в кабинет на Старой площади. Сановник выглянул в приемную, прошелестел помощнику:

— Никого не пускать!

Седой открыл кожаный кофр с цифровыми замками. Сановник долго возился с ключами, наконец массивная дверь сейфа медленно распахнулась. Седой с кофром приблизился к сейфу. Сановник переложил пачки… Седой успел заметить, что сейф далеко не опустел. Сановник перехватил взгляд, объяснил:

— Это те… польские… шестьдесят пачек по десять тысяч… Сановник подошел к столу, вынул из ящика сафьяновую тетрадь, что-то записал. — Как повезешь? Самолетом?.. Сам решай, головой отвечаешь, поднялся, постучал согнутым пальцем по сейфу. — Вишь, все вместе, чохом переправлять не рекомендуют… мало ли что… нельзя яйца в одну корзину… да что толковать, сам соображаешь. Благо отсюда только крохи перекидываем… главное за бугром крутится… чего зря таскать туда-обратно…

Седой, практик, а не партцаредворец, снова встрял, похоже, неудачно:

— Тут наш рубль с Вовой в чести, а там… их «зеленый» с Вашингтоном Джордж Иванычем…

Сановник поморщился. Подтолкнул Седого к двери. Седой прошел приемную, опустился на лифте, замер рядом с прапорщиком у конторки: на синих погонах блестели золотом буквы ГБ. Седой показал удостоверение и бумажку с размашистым росчерком. Синепогонный скупо улыбнулся. У подъезда Седого ждала черная «Волга» с мигалкой на крыше.

В кабинете Черкащенко зазумерил телефон. Предправления поднял трубку, услышал голос телефонистки: «Цюрих на проводе. Говорите!»