Жулье. Золото красных. Выездной

— Обожаю шампанское… — и мужиков. — Лена заглянула в глаза Реброву. — Ты уедешь, и у меня будет другой. Не обидно?.. Только без вранья!

— Отчего ж… — Ребров гладил ее руку, — обидно.

— Врешь ты все! — Лена рассмеялась. — Если б я исчезла навсегда… прямо сейчас… на глазах… ты б и не вспомнил. Никогда!

— Пожалуй, — не стал юлить Ребров.

— Именно это держит! — Раскрыла карты фрау-мадам-сеньора, давно освоив и полюбив игры в откровенность. — И еще! Ты всех настроил против себя. Совболото тебя не приняло. Гонору много. Все только и гадают: кто за тобой стоит?

— Я знаю в Москве женщину… редкостно хороша… с ума сходит, чтобы узнать: кто за мной стоит?..

Шестопалова поджала губы:

— Лучше меня?

— Совсем другая! — Ребров тоже отпил.

— Пошел к черту! — В притворном гневе выкрикнула Лена. — Учти, в совболоте и не такие тонули!

За столом, в охотничьем домике, сидели маршал авиации, Сановник, Мастодонт, Марь Пална, Седой и представитель братской партии. Прислуживали маршальские денщики. У стен густо синели вороненые стволы охотничьих ружей: у маршала трофейный «зауэр три кольца», у Мастодонта «уитэрби», у Сановника бельгийская двустволка-вертикалка. Представителю вручили тульское ружье, не раз выручавшее и других представителей и служившее подобно резиновой шапочке или плавкам напрокат в бассейне.

Марь Пална обошлась без ружья, Седой также демонстрировал сугубо мирный нрав, на выстрел не претендовал и охота его, не менее захватывающая, разворачивалась в дебрях обмолвок, случайно оброненных фраз, красноречивых вздохов… Седой перебирал мысленно каждое словцо, перемывал, будто золотодобытчик в поисках бесценных крупиц недоступных сведений.

Закусь на сей раз обеспечили деревенскую: на столе на полотенцах, расшитых по углам красными петухами, громоздились соленые грибы, моченые яблоки, четыре разновидности квашеной капусты, маринованные чесночные головы с кулак младенца, блюда зелени — кинзы, петрушки, укропа, аниса соленые арбузы и фисташки, присыпанные солью, привезенные Мастодонтом из последней поездки к азиатским подопечным. На отдельном блюде дымились домашние пироги. А чуть поодаль в фольге, чтобы не растерять пар и не истечь жирком, прел, ожидая срока, молочный поросенок. По торцам стола и в центре — бутылки водки со слезой, по две, по три вместе напоминали группки деревьев на безлесых пространствах.

Маршал запустил в пасть тонко шинкованные капустные локоны, запил домашним квасом:

— Смертельный выстрел мой… выходит, губы мои… заливные губы лося! А? — Маршал толкнул в бок худосочного представителя, озабоченного нетрадиционностью стола: Икры нет! Что жрать?..

Марь Пална разломила пирожок и протянула половину Сановнику интимно, будто участнику общего заговора: впрочем, отчего будто? Сидевшие за столом и были заговорщиками…

Седой улыбнулся. Мастодонт схватил винтовку, переломил, приставил ствол к уху Представителя, гаркнул:

— Что, брат, нос повесил? Кавьяр ищешь? Держи! — Вынул из толстых охотничьих штанов банку, протянул Представителю.

Сановник сжевал пирожок, наклонился к Марь Палне, зашептал. Седой обратился в одно сплошное ухо, хотя безразличием его лицо напомнило камень.

К охотничьему домику примыкала баня: кроме Мастодонта присутствующие кутались в длинные махровые простыни с квадратными черными печатями в углах МО СССР.

Седой пошел за чаем, подтянул простыню, чтобы не возюкать по выскобленному до белизны полу. Марь Пална увидела на икре Седого, рядом с темными пятнами варикозного расширения вен голубую русалочку.

Марь Пална впилась в татуировку, бросилась к сумочке и… удалилась. В туалетной комнате заперла щеколду, вынула из сумки простенький, размером чуть более железного рубля медальон. На серебре крышки выгравирован вензель с завитками и… переплетениями. Марь Пална щелкнула крышкой… заглянула и упрятала медальон. Вышла к мужчинам.

Сановник разрезал поросенка, обратился к Мастодонту:

— Что Ребров… успокоился?..

Мастодонт отвечать не возжелал, пошел багровыми пятнами и даже отставил, так и не опрокинув, полную рюмку.

Марь Пална оттащила Сановника к окну. Седой сызнова обратился единственно в слух, но… бесполезно — маршал бездарно терзал струны гитары и вопил с удручающей монотонностью:

— …и танки наши быстры… и танки наши быстры… и танки наши быстры…

Марь Пална приникла к Сановнику. Мастодонт исподлобья наблюдал за парой: о приятности зрелища и речи не шло, но… и негодовать глупо. Мастодонт с легкой руки Марь Палны уже не дурно «отжал» Сановника, подхарчился информушкой экстра-класса и хорошо понимал: не задействуй прелестей Марь Палны, бесценный канал накроется. Мастодонт крякнул, хрипанул, вырвал из рук маршала гитару:

— Давай, сокол! Давай примем!

Готовность сокола к принятию горячительных равных не имела. Звякнули рюмками. Выпили. Заброшенный заботами старших, Представитель ковырялся с банкой икры, пытаясь допотопным консервным ножом отодрать крышку и добраться до содержимого. Такой открывалки Представитель не токмо не видывал, но определенно и не слыхивал о таковской никогда.