Жулье. Золото красных. Выездной

— Ну! — Холин направил пистолет. Парень поднялся и замер.

— Ну! — выкрикнул Холин. Парень схватил лапищей Холину, притянул к себе, занес заточку и… замер.

— Ну! — проревел Холин и выстрелил «газовщику» в ногу, по линялой ткани расплылось бурое пятно. Крик парня слился с воплем жены… Заточка по самую рукоятку вошла в податливую плоть… Страх, коньяк, простреленная нога сделали свое дело. Парень отшатнулся от распластавшейся на ковре жертвы, опустился рядом, тупо глядя на кровь из раны.

Холин поднялся, швырнул парню торбу:

— Грузи серебро! Как договорились!

В глазах парня тенью мелькнули признательность и облегчение: свободен! Пусть и такой ценой.

Рука с голубым клеймом КЕНТ забрасывала в мешок серебро, портсигары, половник, сливочник… Когда пальцы «газовщика» ухватили канделябр, Холин выстрелил в голову. Парень рухнул на мешок с серебром…

Тут же Холин позвонил в милицию, возбужденно кричал:

— Приезжайте! Убийство!.. Дом 42, квартира 16.

Милиция прибыла мгновенно: капитан, следователь в штатском, еще какие-то люди.

Холин сидел на стуле, рядом пистолет:

— Прихожу… а он жену зарезал… и уже собирался уходить, а у меня пистолет в коридоре… и вот… — Холин возбужденно и путано пересказывал, что случилось, чем вовсе не насторожил милицию: напротив, грабитель пойман на месте преступления… на заточке его отпечатки… потерпевшему каяться не в чем… жуткая история, одно хорошо — розыск не понадобится. Все прозрачно…

— Одно не понятно… — капитан милиции с сожалением смотрел на молодую женщину на ковре. — Не сработала сигнализация… на пульте сказали, что код назван правильно… Откуда? Вы никому не говорили код?

— Что вы? — изумился Холин. — Может, жена?

— Жена… — вздохнул капитан. — У жены теперь ничего не узнаешь… Холин опустился на колени, дотронулся до позолоченного брелка на поясе жены, буквы плясали — que sera sera…

По пустынному бульвару от Тверской вниз шли Седой и Холин. Седой с неизменным кофром. Черная «Волга» с красной мигалкой, отпущенная на время прогулки, тихо прошелестела вдоль бульвара и замерла, поджидая хозяина в переулке у церкви, где венчался Пушкин.

Седой сосредоточенно смотрел под ноги:

— У нас всегда есть такие… про запас, избить кого, грабануть для острастки… работаем в тесном контакте с эмвэдэ… «газовщика» сначала вербанули менты, а уж потом наши… оказывал разовые услуги и вдруг… закобенился… дружкам даже признался, что хочет порвать с нами, выдать прессе наши приколы… дружки, само собой, к нам… Кому приятно, когда на добро злом отвечают? Нашими молитвами раньше времени расконвоировали. Зарвался парень. Ну мы ему подбросили через «людей вне подозрений» — по его представлениям — наколку на «легкую» квартиру…

Остальное вы знаете… Вам помог… ну и нам… баба с возу, кобыле легче. — Седой перехватил тяжелый кофр.

— Удачно с сигнализацией получилось. — Выдохнул Холин. — А то б все сорвалось… наехала б милиция до срока.

Седой улыбнулся:

— Молодой… хорошая память… всего две цифры… У нас срывается редко… случается, конечно, все же люди, но… как исключение.

Холин нервно теребил перчатки, посматривал по сторонам, будто тихо идущих и мирно беседующих мужчин могли подслушать со стороны. Записи Холин не боялся, после истории с Мадзони на встречи всегда брал генератор стираний, такой же что отдарил предправления Черкащенко.

— А вы мне не слишком доверяете!.. — неожиданно заявил Седой.

— Почему? — Чуть уязвленно откликнулся Холин.

— У вас генератор стирания… чтоб я не записал нашу беседу. — Седой хохотнул. — А у меня вот, — показал приборчик не более авторучки с мигающим красным глазком, — штучка, сигнализирует, что у вас генератор.

— Извините, — не найдя ничего лучшего, буркнул Холин.

— Ничего… нормально. Каждый страхуется. — Седой собрался прощаться, замерли у памятника Тимирязеву. Навстречу шел худой человек с восточным лицом. Седой выждал, пока прохожий удалился. — Гогуа! Не узнали? Известный международник, наш человек… погорел в Вашингтоне. Вложил свою валюту в корпорацию, производящую «першинги». Это перебор! Такое не прощают. Но… все спустили на тормозах, слишком много знал о верхах — не убирать же каждого второго. Договорились… Забудьте обо этом. Ничего и не было. Даже я сам не смог бы вас «свинтить»… тот сказал этому, этот тому, ни бумажек, ни приказов… все расползается, разваливается. Да и зачем нам?

Холин не верил ни единому слову Седого. Дружески распрощались. Холин зашагал по Суворовскому вниз, мимо, будто подмигивая, пролетела черная «волга».

На террасе открытого кафе Ребров сидел с Леной Шестопаловой. Синяки еще не покинули лица Реброва, хотя тона бесформенных пятен стали приглушеннее, будто кожу Реброва, ранее размалеванную гуашью, теперь окрасили акварелью.

— А ты ничего… — Лена отпила из бокала.

— Ты тоже… ничего. — Ребров рассмеялся.

— Ничего лишнего не говоришь. — Шестопалова тряхнула золотой гривой и, не дождавшись ответа, заключила: — И правильно делаешь. Я сама себя боюсь. — Лена кивнула — бокал пуст, Ребров наполнил да краев, даже перелилось чуть на салфетку.