Жулье. Золото красных. Выездной

— Ну и женщины в России…

Мадзони, в шелковом пиджаке от Сен-Лорана и с шейным платком Риччи, ироничный и уверенный в себе, проводил Цулко до дверей:

— У вас страсть давать названия сделкам… нашу окрестим «голден вэй — золотой путь»! — обменялись рукопожатиями. Мадзони, не отрываясь смотрел в спину спускающемуся Цулко, как недавно Холину и напевал излюбленное: «…que sera sera». Итальянец развернулся, вошел в комнату с диваном — оба юноши вскочили, как по команде, прижав шлемы к груди.

— Brigandi! — Мадзони дружески потрепал парней.

Ребров прилетел в Цюрих вскоре после встречи Цулко и Мадзони. В аэропорту сразу попал в объятия Пашки Цулко, который усадил нового начальника в машину, домчал до дома, где жил Холин, провел в холинскую квартиру с прежней же мебелью, но уже без личных вещей «погоревшей» четы. Внесли вещи, Пашка провел Реброва по комнатам, наконец уселись в белой гостиной. Пашке не терпелось выпить, благо остались еще бутылки Холина, он притащил с кухни стаканы:

— Не возражаете?..

Ребров кивнул, выпили, спросил:

— Что тут у вас?

— Все в порядке… — Пашка замялся, подумал и… решил сразу взять быка за рога, — готовлю… выгодную сделку с золотом…

— Выгодную кому? — Ребров уже немало слышал о нравах совчиновников, и их представлениях о выгоде.

— Нашей стороне, — не моргнув, сообщил Пашка, в глубине души надеясь, что если вновь прибывший — лопух, то и все сорок процентов отойдут в пользу Цулко.

Ребров разжевал соленую соломинку:

— Помните? Что Россия?.. Воруют-с!

Пашка располагающе рассмеялся.

Ребров неуловимо походил на Чугунова и даже предложил тоже самое:

— Завтра начнем с баланса…

Пашка кивнул.

Ребров подхватил ломтик сыра, посмотрел на просвет:

— Кто покупает золото?

— Весьма почтенная — не старая, но проверенная — фирма. За ней стоят близкие нам организации…

— Коммунисты? — уточнил Ребров.

— Решительно левые, скажем так… — пояснил Пашка.

— Кто санкционировал продажу? — Ребров принялся за сыр.

Пашка извлек козырного туза:

— С самого верха… Герман Сергеевич… слыхали?..

— Еще бы! — непонятно, проникся ли Ребров робостью или осуждал. — Я пока замораживаю эту сделку.

— Как? — не выдержал Пашка.

— Так! — Ребров ободряюще улыбнулся и предложил. — Вам еще налить?

Даже столь великодушное предложение не смогло утешить Пашку.

Утром в офисе совбанка в Цюрихе Ребров просматривал бумаги.

— У вас была недостача?

— Была, — согласился Пашка.

— Я смотрю, она покрыта. Кто перечислил деньги?

— Это стерильный перевод, источник мне не известен, очевидно решили поддержать… решение приняли на самом высоком уровне… и нам не сообщили. В нашей практике случается… приходит сумма… мы не задаем лишних вопросов, подержим ее полгода-год и… переводим, согласно указаниям…

Ребров листал документы:

— Вы ошиблись… это не стерильный перевод… деньги пришли из «Банко ди Бари».

Пашка разыграл недоумение:

— Выходит, забыл. Столько текучки…

— Это частный банк? — Ребров пристально смотрел на Цулко.

— Частный. — Пашка едва заметно нервничал.

— Кто им владеет?

Пашка задумался:

— Я знаю только, кто контролирует большую часть авуаров.

— Кто? — Не унимался новый начальник.

Пашка взмок: не предвидел, что вновь прибывший начнет так напирать.

— Слушай, старик, — рискнул Пашка, — давай выпьем! Ничего, что я так по-свойски?

— Нормально, старик, только выпьем позже, я слушаю…

Пашка нахохлился: терпеть не мог допросов с пристрастием, выдавил:

— Кастелоне, Донацци, Мадзони…

Ребров поднял руку:

— Можно подробнее о последнем?

Пашка краснел, бледнел и чекистская гордость вмиг покинула его могучее тело в преддверии потери заветных сорока процентов:

— Мадзони — человек с решающим голосом в банке.

Ребров разлил виски по стаканам:

— Есть повод выпить!

Пашка просветлел — наисложнейшие задачи без труда решались за выпивкой, браво выкрикнул:

— За что?

Ребров дружески пояснил:

— Я блокирую сделку с золотом… старче! — и выпил до дна.

Мадзони приехал на прием к Реброву лично. Такого не случалось ни разу. Внизу, у черного «мазератти» итальянца, разгуливали двое с мотоциклетными шлемами. Мадзони влетел стремительно, потряс руку Реброву и, не успев сесть, выкрикнул:

— Che cosa? Что случилось, господа?

Ребров сидел в торце стола, закинув ногу на ногу. Пашка, как хлопотливая мамаша, пытающаяся выдать замуж крепко пересидевшую дочь, обхаживал Мадзони. Итальянец не замечал Цулко, без труда сообразив, что успешный исход «голден вэй» целиком зависит от неторопливой, мягко улыбающейся «новой метлы» из Москвы. Мадзони решил, что сорока процентами не отделаться и смирился с неизбежностью: нужно подвинуться еще на десять процентов. Фифти-фифти! И это его последнее слово. Он тайно платил из своих процентов Сановнику, раскрывшему зонт над сделкой на самом верху.

Мадзони понимал, что и с этих двоих — Реброва и Цулко — Сановнику причитается. Могущественное теля со Старой площади сосало двух маток… и пусть! Сделка впечатляющая — всем хватит.

— Сеньор Ребров, медлить нельзя… цены на золото весьма нестабильны… и сейчас на свободных рынках максимальны.

Ребров улыбался, не упивался несогласием, и вообще нравился Мадзони.