Жулье. Золото красных. Выездной

— Господи, Сережа! — Хотела обратиться Марь Пална к любимому ведущему. — Ребята, вы известные ерники! Это шутка? Признайтесь! Никто не осудит… такая тягомотная жизнь… решили развлечь народ… ну признайтесь…

Однако ведущий зачитывал обращение комитета и лишь тембром, перепадами модуляций давал оценку документу, привезенному на радиостанцию, как видно, еще до семи утра. Марь Пална лучше многих представляла, кто и как развозит такие документы.

И сегодня же ей предстояло оказаться в Лефортово для дачи показаний, как некстати вылупился из змеиного яйца этот комитет. Положение Реброва стократно усугублялось, и сейчас, на больничной койке Мастодонт тоже выслушивал обращение комитета.

Мастодонт, насквозь пробитый инфарктом, всю жизнь играл в «эти игры» и понимал: Ребров в смертельной опасности… и если раньше шансов на спасение было немного, то теперь их не стало вовсе…

В динамике Сергей Корзун оборвал фразу на полуслове… и Марь Пална, будто на яву, увидела, как в неприспособленную для вещания комнатенку вошли люди, в штатском и перекрыли тракт, ведущий к передатчику. Как ей хотелось ворваться на станцию, затопать ногами, заорать хотя бы так: «Эй! Вы знаете с кем я сплю? А, не знаете! Тем хуже! Вас в порошок сотрут… я только позвоню… только…» Однако Марь Пална не была столь наивна, чтобы и в самом деле верить в свои возможности… к тому же, Сановник отъехал в Швейцарию и жаловаться — чего бы она никогда не сделала! — было попросту не кому.

Марь Пална позвонила по контактному телефону Седому — никто не ответил… и тут она вспомнила, что Седой еще раньше записал дату ее вызова в Лефортово и обещал увидеться не позднее как сегодня!

Марь Пална приняла душ, быстро оделась, выскочила на улицу, на удивление быстро поймала такси… Ехали по кольцу. У Зубовской и ближе к МИДу стояли танки в пятнах защитной окраски. Таких здоровенных махин Марь Пална никогда не видела. Люди и внимания не обращали на танки, будто видели их каждый день и не по одному разу…

Любопытствовали единственно старые и малые, как наиболее оторванные от сиюминутной жизни. Марь Пална попросила притормозить сразу же за двухэтажным рестораном «Глазурь». Обошла пять желтокоричневых бронированных гробов, удивилась какие длинные стволы у башенных орудий. Командир танковой группы, прижался спиной к гусеницам и, как мальчик шевеля губами, вел пальцем по обычной — груды в каждом киоске туристической карте Москвы.

Марь Пална не поверила собственным глазам, приблизилась к майору — у красивых женщин особые привилегии — заглянула в цветное переплетение улиц, увидела голубой извив Москва-реки и… рассмеялась.

— Что это? — Не унималась Марь Пална.

Майору вряд ли доводилось стоять рядом с женщиной такой красы: в военных городках «звезды» не водятся.

— Что это? — Секретарским, не допускающим молчания тоном повторила Марь Пална.

— Карта… Москвы. — Майор думал, что никто из офицерской братвы не поверит, что он запросто общался… может иностранка, просто говорит хорошо? — с такой, с такой… танкист окончательно сомлел под огненным взором женщины и доверительно сообщил:

— Раздали перед маршем, чтоб, значит в городе ориентироваться… — и, на всякий пожарный, уточнил, — вы, часом, не иностранка?

— Матерь Божия! — запричитала, как кладбищенская плакальщица Марь Пална, враз отметая подозрение в инородстве, — и это вы… по этим картам?.. военная операция?.. — И снова расхохоталась.

Понеслась к такси. Майор недоуменно смотрел вслед чуду, растаявшему так быстро.

В машине бросила таксисту:

— Представляешь, шеф? У них карта Москвы… ну как для пионеров… где зоопарк… где выставка… где культурный парк по-над речкою.

Таксист хмуро молчал. Домчали до Лефортово, повидав в дороге еще немало военной техники…

На стуле кулем перемолотых костей размещался Ребров: то ли Грубинский не соврал, подселил громилу в камеру упрямца, то ли давно чесавшиеся руки комитетчиков распустились по случаю воцарения классово близких вождей?

Отметелили Реброва безжалостно: оба глаза заплыли, левое ухо в запекшейся крови, рассечена нижняя губа.

Подполковник встретил Марь Палну по-родственному, как товарища по «цеху»:

— Рад… душевно рад! Садитесь. Какие события у нас? А?.. Теперь все переменится… — Восторг рвался из груди Грубинского, хозяин кабинета воззрился на подследственного. — Я предупреждал… по-хорошему… не захотел, сукин сын, охамели от свободы… задохнулись.

Марь Пална жалела Реброва и себя, и всех, и не совсем понимала зачем ее вызвали.

— Вы вместе работали? — Начал подполковник. Марь Пална кивнула. Отвечайте, пожалуйста, да или нет, — предупредительно попросил дознаватель.

— Да. — Выполнила просьбу свидетельница.

— Что вы можете сказать о Реброве?

— В смысле?.. — Не поняла Марь Пална.

— В смысле контактов с иностранцами… здесь… за рубежом… вы же знаете, председатель комитета не раз обращал внимание, что западные спецслужбы значительно активизировали свою деятельность… есть группы влияния… есть агенты влияния — красноречивый взгляд на избитого, — есть подкуп — скрытый и явный — …есть и вербовка…

— А… — Протянула Марь Пална.