Журнал «Байкал» 2010–01

В Ленинке — обработка полученной литературы. Хайссиг. «Каталог книг, хранящихся в германских библиотеках». Есть Миларайба. Очень богатый ссылочный аппарат у Хайссига.

С каталога, хоть и скука, начинается наука.

Вечером — в ЦДЛ. Вечер поэзии Давида Самойлова (стихи последних лет, есть и ретро). Начал со стихотворения о Моцарте. Читал по памяти, потом с листа (последние вещи). Запомнились отдельные строки:

Мне выпало счастье быть русским поэтом…
Несчастье родиться в столетье проклятом.

На вечере Д. Самойлова, за несколько минут до его начала, на лестнице, ведущей на второй этаж, встретился с Борисом Слуцким, но поговорить с ним не успел, лишь тепло поздоровались. После ЦДЛ решил пройтись по Малой Бронной. Кафе «Аист», три тополя старых — все на месте. Пруды Патриаршие, грузный Крылов, черные лебеди, пары влюбленных.

Встреча с Б. Слуцким пробудила, как говорится, рой воспоминаний о временах не столь давних. Лет восемь назад в свои аспирантские годы я посещал московскую литературную студию — единственную тогда в столице. Самым притягательным был семинар Б. А. Слуцкого. Его личность высоко котировалась в щепетильной на авторитеты столичной литературной среде. Приходили сюда и студенты из Литературного института с тайной надеждой, что они удостоятся внимания Слуцкого.

В большой просторной комнате в неделю раз собирались «семинаристы». Б. Слуцкий сидел, откинув слегка назад крупную седовласую голову. Он жестом приглашал новоприбывших читать свои стихи. После чтения одного стихотворения «грозный» Слуцкий останавливал выступающего и приглашал другого. Он не особенно церемонился с собравшимися и относился к ним без всякого снисхождения, чувствовал себя в роли бога, отсеивающего графоманов и их претензии на российский Парнас.

Я несколько занятий был в качестве слушателя. Действительно, семинар был весьма полезен для присутствующих. Общение, чувство творческого соперничества под оком опытного учителя — большой импульс для поэтического самосознания и самоопределения. Когда же пришел и мой черед почитать свои вирши, Слуцкий тем же коротким жестом пригласил меня выйти на «сцену». Я прочитал стихотворение, ожидая его обычного «спасибо» с последующим «садитесь». Но последовало: «Продолжайте». Тут я выдал на память целый цикл стихотворений, около десяти. Дело кончилось тем, что Борис Абрамович предложил через пару недель устроить обсуждение моих стихов. Так я был принят в Литературную студию по семинару Б. Слуцкого, которую окончил с подтверждающим этот факт документом.

Мне претили «свадебные» от литературы генералы. Б. Слуцкий к таковым не принадлежал. Он, кстати, предварял вечер Д. Самойлова в ЦДЛ своим коротким, но емким выступлением.

Москва — государство в государстве. В поэзии это особо ощущается. Столичные поэты отличаются своей претенциозной суетностью, приверженностью к эфемерным знакам своей «исключительности». Опутанные змеями своего тщеславия и творческой импотентности, они напоминают Лаокоона. Загляните в ЦДЛ, и вы услышите звон кандалов сансары на каждом завсегдатае этого «гадюшника», по выражению Вл. Бояринова.

* * *

Бывают в жизни узелки,
что завязал для нас Всевышний.
Не потому ль звучат стихи
отточенные, как клинки,
не потому ль важны враги,
чтоб доказать, что ты не лишний.

В Москве ощущаешь подводные течения в литературе. Официоз не приемлется, идеология и талант — вещи несовместимые. В толстых журналах чаще печатаются толстые поэты, удел молодых — дожидаться своей очереди. Испытание Москвой для многих поэтов оканчивается плачевно. Но повариться в столичном котле необходимо для творческой самооценки. Аполлон, кажется, поглядел в мою сторону и даже слегка улыбнулся.

В государстве поэзии нету провинций.
Где поэты рождаются, там и столицы.

Членство в Союзе писателей СССР, который по своему статусу являет особого рода «министерство» интеллектуально-идеологического свойства, сразу возвышает избранника муз над пишущей братией. Определенные льготы, поездки в Дома творчества в курортных зонах страны, где круглогодично пасутся московские борзописцы, для которых Литфонд как дойная корова. Бронтой Бедюров, который чувствует себя в литературных кругах столицы как рыба в воде, упрекнул меня за то, что я еще ни разу не побывал в Переделкино: «Ты ведешь себя как Будда, у которого в запасе целая вечность. А москвичи успевают пользоваться благами жизни, пока ты занимаешься созерцанием собственного пупа».