— Да, Крайс.
— Отдайте их мне. Хватит с меня скитаний. Я же старый... А?
— Крайс, я поступлю так, как хотел старик.
— Но его нет, этого старика, ему все равно! А я есть! Я не хочу больше здесь торчать, мне надоело. Отдайте мне клад!
— Не отдам, Крайс, не просите. Не могу отдать вам то, что не мое. Поедем!
Он умолк. Сидел неподвижно, обхватив жилистыми руками руль. Потом медленно, почти торжественно повернулся ко мне.
— Ну ладно. Я сдаюсь. В конце концов встречи со стариком могло и не быть, не так ли? Меня беспокоит только одно: не одурачил ли вас мавр? Представьте, мы поднимаем на ноги местные власти, начнутся поиски клада, шумиха, а клада-то никакого и нет... Как-то мы будем выглядеть, а? Хуже того, у нас могут быть серьезные неприятности... О, вы не знаете здешние нравы! Мавританцы пристанут с ножом к горлу, будут требовать, чтобы мы искали и нашли им то, чего, может быть, давно уже нет или не было никогда вообще. Давайте сперва убедимся, что это не мираж... Поехали!
Молча ехали целый час. Я задремал. Проснулся оттого, что машина встала.
— Что такое?
Крайс неопределенно пожал плечами.
— Кажется, спускает заднее правое колесо. Взгляните, пожалуйста.
Я выпрыгнул из машины, отошел назад, ткнул ногой в гулкое колесо.
— Все в порядке!
И тут «лендровер» рванулся, ударив пулеметной очередью мелких камешков, и не успел я опомниться, как машина была уже далеко. Я не побежал, не позвал Крайса. Это было бесполезно. Куда идти — на запад, на восток?
А, все равно! Пошел наобум, примерно в ту сторону, куда умчалась машина. Шел и думал, что скоро придет жажда, потом настанет ночь, а с ней — холод...
Шел я долго. Удивительное дело — не хотелось ни есть, ни пить. Идти было легко. Ровная пустыня, усыпанная мелкими черными камнями, оказалась очень удобной для ходьбы. Голову обвязал майкой.
Наступили сумерки. Кончилась твердая почва. Начались пески, и сразу стало тяжело идти. Зыбкие крутые скаты дюн осыпались при каждом шаге, и, сколько ни взбирайся, все остаешься на том же месте, глубже увязаешь в песок... Пытаюсь обойти одну дюну. На смену ей встает другая. Одинаковые песчаные холмы громоздятся вокруг. Хотел вернуться назад, туда, где Сахара каменная, но не смог найти пути: песок не оставляет следов...
Ночь провел в какой-то яме. Никогда не думал, что мягкий песок ночью так жесток и холоден. Словно цементный пол. Кажется, я спал. Или впал в забытье. С первыми лучами солнца я принялся карабкаться по оползающим дюнам, забирался на высокие гребни, чтобы разглядеть горизонт. К полудню добрался до скалы, торчавшей среди дюн, и решил остаться на этом утесе. Обшарил расщелины, но ничего съедобного не нашел. Даже ящериц не было. Забрался на самый верх скалы, откуда проглядывались просторы Сахары. Ни звуков, ни ветра.
На скале я провел весь день и следующую ночь. Утром третьего дня мимо проходил караван кочевников, перебиравшихся на новые пастбища. Они заметили меня и взяли с собой.
Акжужт, как выяснилось, был недалеко от моей скалы, и в тот же день я уже шел по поселку. Префект выслушал мой рассказ об исповеди Абу Дады, и в сопровождении должностных лиц мы отправились на розыски пещеры. Названную стариком гору нашли без труда. На горе шли работы — закладывались шахты для добычи медной руды. Пещеры не было. Ее взорвали всего несколько дней назад...
Крайса я больше не встречал.
Алейжадиньо
Сан-Жоржи едет по городу
Солнце нещадно печет, обволакивая Вилу-Рику тягучим зноем. Бранясь себе под нос, что его отвлекают от дела, торопливо взбирается по узкой улочке к дворцу губернатора низкорослый мулат. Грозный сеньор Бернардо Жозе де Лорена — повелитель громадного бразильского капитанства Минас-Жерайс, снабжающего заморскую Португалию золотом, топазами, аметистами, алмазами и прочими драгоценностями, — не любит ждать. Потому-то так спешит, обливаясь потом, мулат, спешит, спотыкаясь об округлые бока булыжника, — подъезд к губернаторскому дому был вымощен совсем недавно, и подковы лошадей еще не успели стесать камни.
У дверей мулата останавливает стража. Из прохладного салона выходит адъютант губернатора Жозе
Роман, увитый аксельбантами и остро пахнущий пряными лиссабонскими духами. С высоты своего роста он окидывает мулата ленивым взглядом и морщится: «Ну и урод же ты, любезный...»
Но пришедший, видать, не робкого десятка. Он резко вскидывает широколобую голову и, покатав желваки под небритой щекой, спрашивает: «Меня звали только для того, чтобы сообщить это?»
Хитрец, он прекрасно знает, зачем его звали: губернатор хочет заказать ему какую-то новую работу. Проект храма или алтарь. Но он знает себе цену, и негоже позволять каждому попугаю оскорблять себя. Мулат поворачивается и собирается уходить, но в этот момент на балконе появляется сам губернатор. Щурясь от яркого солнца, он кричит:
— Появился? Ну, входи, входи!
В конце беседы губернатор хлопает его по плечу: