В семнадцать ей показалось, что она встретила свое счастье: Луи Дюпон по прозвищу Малыш был разносчиком продуктов в магазине. Он первым подарил Эдит скромный букетик фиалок и тем завоевал ее. Скоро она забеременела, и практичный Малыш устроил ее в мастерскую, где делали траурные венки. В феврале 1933 года у них родилась дочь Марсель, и Луи стал всячески отговаривать Эдит от пения: «Баловство это все. Вот венки — дело надежное. Они всегда нужны». Потеряв терпение, молодая жена бросила своего мужа и в сопровождении Симоны вернулась на улицу. Дочку она таскала с собой, пока через два года та не умерла от менингита. Погоревав, певица вновь бросилась в водоворот жизни. Она еще не знала, скольких близких ей суждено потерять.
В госпитале во время турне по Германии с концертами для французских
пленных и рабочих. 1944 год
Малютка Пиаф
Через пару лет на Монмартре малышку Эдит знали все. Она не училась пению, но ее необычный, красивый голос со временем окреп, наполнился болью и нежностью, исходящими из глубины души. Каждую песню она исполняла как в последний раз, не щадя связок. Однажды, когда она пела на улице Труайон, ее заметил один элегантный господин: «Разве можно так кричать? Ты же погубишь голос, а он у тебя очень даже неплох… Знаешь что, приходи-ка на прослушивание в кабаре «Жернис». Попробуем сделать из тебя певицу». Это был сам владелец кабаре Луи Лепле, ставший крестным отцом Эдит в искусстве. Сочтя ее репертуар слишком примитивным, он подобрал ей для первого выступления несколько песен получше. Он же придумал ей псевдоним Пиаф, что на парижском арго значит «воробушек».
«В «Жернис» поет малютка Пиаф! Прямо с улицы — в кабаре!» — кричали афиши, а ее голова шла кругом: «Бывает же такое!» Значит, завтра она не идет «делать улицу» — петь во дворах — стучаться в окна и форточки своими пошленькими куплетами: «Да, мы потерянные, потерянные и нищие, // Которых любят по вечерам где угодно…» Похоже, Эдит Джованна Гассион уходит с улицы, раз завтра поет в кабаре. В чем она выйдет на сцену? О! Об этом лучше не вспоминать. В связанном за ночь черном платье с одним рукавом, таком нелепом, что зал замрет от недоумения: «Плакать над этим привидением с мертвенно-бледным лицом в кровавой помаде или смеяться?»
Так или примерно так началась ее Сцена. Почему примерно? Потому что вариантов описания черного вязаного платья с одним рукавом, равно как и дырявого свитера без рукавов, равно как простыни, платка, шарфа, косынки, накинутых на свитер, — множество, как, собственно, и тех, кто называл себя биографами певицы, близкими друзьями, родственниками, учителями… Иногда рассказы «очевидцев» разнятся до противоположного. С чем это связано? Наверное, с тем, что потом, став Пиаф, Эдит позволяла говорить и писать о себе все что угодно. Она вообще не любила скучать и была прекрасным игроком, умевшим всегда вовремя рассмеяться. Ее смех ставил журналистов в тупик: они не понимали, как расценивать тот или иной эпизод из ее жизни, о котором она сама только что рассказала? Росла в публичном доме? Жила на улице? Была наводчицей у воров? Спала с «баронами»?.. Неужели?
Итак — октябрьский вечер 1935 года. Кабаре «Жернис». На сцене — Эдит. Ей 20 лет. Гадкий утенок. Ничего «женского». А зал, подогретый шампанским, колышется в мехах, духах, шелках. Неужели кому-то есть дело до этого жалкого зрелища? Но вот она допела первую песню, шум стихает. И уже после второй зрители все как один смотрят на сцену. Контраст увиденного и услышанного превзошел все ожидания. Владелец «Жерниса» Луи Лепле доволен. Ведь он сам откопал это «нечто». Как бы это «нечто» правильно назвать: «самородком», «талантом», «находкой»? Луи Лепле — профессионал, он знает толк в своем деле, знает, как развлечь публику! А какая у «нечто» история — уличная, грязная, бесприютная, с пьяными кабаками, казармами, солдатами, «котами», «баронами», легавыми… Если вытащить Эдит из этой отвратительной окрошки — возможно, что-то и получится. И никаких вложений… И вот, дрожа от страха, она допевает:
«А у нас, у девчонок, ни кола ни двора,
У верченых-крученых, эх, в кармане дыра.
Хорошо бы девчонке скоротать вечерок,
Хорошо бы девчонку приголубил дружок...»
— и — буря аплодисментов. Громче всех хлопали знаменитые шансонье Морис Шевалье и Мистингет. Триумф изменил жизнь Эдит — впервые у нее появились деньги, наряды, богатые поклонники. Друг Лепле, писатель Жак Буржа, занялся ее образованием и приохотил к чтению, хотя писать без ошибок она так и не научилась. Сам Лепле работал с ее репертуаром, подбирая песни под созданный для нее образ «уличной девчонки». Он ни разу не попытался соблазнить ее — Эдит далеко не сразу поняла, что патрон предпочитает мужчин.