— Когда видишь, во что превратился твой враг, после удара в кадык или макаронину… через десять, пятнадцать лет после школы… — мужчина запнулся, рот свело беглой судорогой. — Школа высасывает таких, как вы, до дна. Сначала даёт силы, власть, а потом забирает с процентами… Но как увидеть это в двенадцать лет, как заглянуть в будущее и увидеть, что твой школьный кошмар сторожит парочку вонючих гаражей, пьёт в ржавом «жуке» и способен поднять руку лишь на толстожопую жену? Он почти благодарен тебе, когда ты сдавливаешь его глотку… бр-р-р… это как задавить жабу.
Шима отползал. Отталкивался каблуками, помогая правой рукой; левая рука прикрывала ракушкой гениталии. Его лицо было обращено к площадке: вздёрнутые брови, испуганные больные глаза дворового пса.
— У вас ничего нет кроме слюны и тупых клыков. — Мужчина с молочным глазом медленно наступал.
— Мама… мамочка… — Араужо рухнул на корточки, словно у него вынули колени. Его рот продолжал открываться и закрываться, но из горла выходило лишь придушенное гуканье.
Мужчина склонился и заглянул Шиме в лицо. Было не похоже, что боль откроет у Шимы второе дыхание, но тот зашипел и ударил врага в глаза «вилкой» из пальцев. Тут же одёрнул руку, тряся ладонью. Мужчина моргнул — и всё.
Потом распрямился и опустил каблук на ступню Шимы. Под мягким носом кроссовка хрустнуло. И сразу — ударил по подъёму стопы, в неприкрытые мышцами кости.
Шима взвыл и пополз на спине. Водянистое небо провисало к его бледному лицу. Шима перевернулся на живот.
Приоткрытый рот мужчины дрожал:
— Но ещё хуже, когда тот, кто испоганил твоё детство, не узнаёт тебя. Он отмылся и сменил конуру, он смотрит на тебя и улыбается, он спешит по своим делам, он не помнит. Не помнит даже этого! — Мужчина снова ткнул в белый глаз. —
Шима добрался до площадки. Он уже не скулил, выпученные глаза пялились в рифлёный настил.
Вадик обхватил колени, в голове пробудилось смутное воспоминание.
В «Своих» ходили слухи о «защитниках» — невидимках в отличие от «старших братьев». О «защитниках» он впервые услышал в библиотеке, единственном месте, где существовали правила: в просторное светлое помещение пускали без личных вещей. Мальчик с голубыми глазами и вздёрнутым поросячьим носом сказал, что директор нанял «защитников», чтобы учеников не обижали за пределами школы; дворовая шпана пыталась отобрать у мальчика карманные деньги, и тогда появился худой человек в пальто с некрасивым шрамом на виске, он прогнал хулиганов и провёл его до дома. Голубоглазый мальчик был благодарен «защитнику», но… мужчина со шрамом испугал его.
Вадик зажмурился. Даже если и так… Он ведь перевёлся в другую…
Он представил одинокие фигуры на улицах города, длинные тени под окнами опекаемых, обращённые в прошлое глаза, тонкие, ловкие руки, которые ищут справедливости — нет, мести; он задохнулся этими образами, подумал: «Не стану ли я таким?».
— Не будет с вас толку, — сказал мужчина с молочным глазом, а потом посмотрел на Вадика: — Спасибо что позвал меня. Своей болью, страхом. Мне это было нужно.
Шима неуклюже поднялся на ноги, шатнулся в сторону и попытался перекинуть через ограду ногу, но в неё вцепился Косарёв и потянул Шиму на себя. Они упали на металлический настил.
Мужчина прищурился здоровым глазом, сунул левую руку в карман, достал широкую стамеску и побежал.
Загадка с подвохом.
Кто остался на трубе?
Ханту Райа
Алексей Жарков
Возвращаясь домой с прогулки, Вильям Деминг заметил бегущего к нему слугу. Парень был из местных, мелкий, тощий и шустрый, как тропический муравей. Обычно учтивый до смущения, он выглядел настолько встревоженным, что его движения показались Джону непозволительно дерзкими, и даже заносчивыми.
— Что такое, Куват? — спросил Джон, присматриваясь к слуге.
— Миссе Вили, ваша жена… он там, он… он очень кричать…
— Моя жена? — удивился Вильям, — ты уверен, Куват? Я видел её каких-то полчаса назад, и с ней всё было в порядке.
— Да, да, миссер Вили, торопись, — продолжал раскрасневшийся слуга, — очень торопись. Жена очень кричать… очень плохо кричать.
Вильям недовольно хмыкнул и направился к дому. Слуга суетливо побежал вперёд, то и дело останавливаясь, и делая знаки руками, чтобы хозяин поторопился. Вильяму это не понравилось, и он принялся старательно вымерял каждое движение своей привычной походки — слугам нельзя воображать, будто они могут повлиять на его поведение.