Она никуда не делась. Стояла в солнечном свете, окруженная золотым сиянием, от него пылали ее длинные темные волосы. Ему показалось, или он и впрямь различал деревья сквозь нее?
– Ты кто?.. – начал он, но голос изменил ему.
– Я Дева Мария, – откликнулась женщина, подходя к дровосеку. Он заметил, что она оставляла следы на траве. Отбрасывала тень. – Мать младенца Христа.
Дровосек опустился на колени. Стал мять трясущимися руками стянутую с головы шапку.
– Святая дева, – прошептал он.
– Бедный дровосек, – она положила ладонь ему на плечо. Рука была теплой. – Ты беден и нуждаешься. Все твое семейство нуждается.
Он кивнул, думая о том, увидит ли он свое тело распростертым на земле, если обернется. Может, голод уже расправился с ним, и она пришла забрать его с собой.
Дева Мария покачала головой.
– Не тебя, – отозвалась она. – Твою дочь.
– М-мою дочь?
– Приведи ее. Я заберу ее в Царствие Небесное и стану ей матерью. Ее жизнь уподобится сну, от которого не хочется очнуться. – Она сжала плечо дровосека. – Приведи ее прямо сейчас. А я пока подожду у ручья.
Дровосек смотрел на Деву Марию.
Его сердце гулко стучало.
Гулко.
– Я сейчас вернусь, – пообещал он.
Дровосек направился домой. Его походка сделалась тверже, чем по дороге в лес. Но чем ближе к дому он подходил, тем осторожнее ступал.
Дровосек нашел жену во дворе за домом. Она сидела на скамеечке перед тощей козой, пытаясь выдавить из нее хоть каплю молока. Жена не смотрела на дочку, рвавшую в стороне одуванчики.
Дровосек подхватил девочку на руки. Сделал ей знак не шуметь и заставил себя улыбнуться. Он бросил взгляд на жену и убедился, что она его не заметила. Он подумывал рассказать ей, что их дочке теперь будет хорошо, и дать попрощаться с нею.
Но не знал, что на это скажет жена, и решил не рисковать.
С дочкой на руках он поспешил назад на то место, где ждала святая дева.
Дева Мария улыбнулась и нежно провела рукой по щечке девочки.
– Папа? – удивилась малышка.
– Не бойся, – заплакал дровосек. Он и не заметил, как слезы побежали по щекам. Ему казалось, что внутри у него образовалась огромная черная дыра.
Дровосек спустил дочь с рук и поднял с земли топор:
– Теперь тебе будет хорошо.
Он не мог заставить себя.
Он заставил.
Попрощался.
– Пойдем со мной, милое дитя, – Дева Мария подняла девочку на руки. Погладила по золотистым волосам, сиявшим в лучах солнца.
– Ты кто?
– Я теперь твоя мама. И обещаю заботиться о тебе.
– П-папа? – малышка повернулась к дровосеку. Но он не обернулся. Топор был брошен рядом, плечи его сотрясались от рыданий. В траве позади него что-то лежало, но девочке было не видно, что там, и от этого она почему-то обрадовалась.
– Сейчас мы отправимся домой, солнышко, – сказала Дева Мария. – Сейчас мы отправимся домой.
Дровосек не рассказал жене, что произошло. Куда подевалась их горячо любимая дочка.
Она как сквозь землю провалилась. Они искали ее, искали и перестали. Может, она упала в ручей, а может, попала в лапы дикому зверю…
Они рыдали, пока слезы не иссякли.
– Она у милостивого Господа, – шептал дровосек, обнимая жену. Та потерянно смотрела в пустоту. Словно ей виделось почти то же, что и ему. Любимая дочка. Топор. Кровь. – Она у милостивого Господа.
Никогда он не был так близок к истине.
Детство девочки за золочеными воротами рая было таким прекрасным, насколько можно вообразить. Здесь ей всегда находилось занятие, было во что поиграть, повсюду ждали приключения. И еды было вдоволь. Сахарное печенье, сладкое молоко, сочные фрукты, мягкий хлеб – и всего, сколько душе угодно. Вскоре она позабыла, каково это – голодать, как и позабыла тех двоих, которых в другой жизни звала мамой и папой.
Девочке жилось хорошо. Она росла в радости. Скажем прямо, в счастье.
И неудивительно, как-никак она оказалась в раю.
Так минуло одиннадцать лет.
Она была в саду, когда мать окликнула ее. Девочка сидела под цветущей яблоней, разглядывая что-то в низком кустарнике. Что-то удивительное на вид – хрупкое и пористое. И ее позвали как раз тогда, когда она догадалась, что это такое.
Змеиная кожа.
Девочка вздрогнула и отбросила ее. Мать всегда предостерегала ее от змей. Говорила, что они опасные и могут пролезть повсюду.
– Иду, – откликнулась девочка и побежала к большому дому, в котором, кроме нее, жили все ангелы.
Она собиралась рассказать матери о змеиной коже, но передумала. Ведь ей могли запретить гулять в саду. Она любила мать больше всего на Небесах, но знала, что та бывает чересчур строга. Да к тому же – раз есть кожа, значит, где-то есть и змея, а любопытство было сильнее страха: опасно это или нет, но ей хотелось увидеть это создание.
Мать ждала дочь на пороге. В руке она держала большую связку ключей.
– Что это? – спросила девочка.
– Это, – ответила Дева Мария, – ключи от тринадцати дверей на верхнем этаже. Мне предстоит надолго отлучиться, и я хочу, чтобы ты пока последила за ними.
Она протянула девочке ключи, та взяла, тихонько ахнув. Тринадцать дверей на верхнем этаже! Неужели? Ей давно не терпелось узнать, что за ними, но мать всегда отвечала отказом.