Жуткий Новый год. Крампус, йольский кот и другая зимняя нечисть со всего мира

Понятно, что любое взаимодействие с шуликунами ничего, кроме вреда, принести не могло (разве что сказку про Емелю, если там действительно без шуликунов не обошлось, ну так на то она и сказка). Даже просто встретить, увидеть шуликунов – считалось плохим предзнаменованием и сулило несчастливый год. Защитным средством служило крестное знамение, а в день Крещения – окропление святой водой. Однако был и другой способ избавиться от этих мелких незваных гостей. Деревенские жители устраивали катания на санях вокруг селений и на льду замерзших рек, чтобы давить нечисть и загонять обратно в проруби. В день Крещения, когда шуликунам наставала пора покидать землю и возвращаться в подледные миры, люди с энтузиазмом им в этом помогали: молодые мужчины на конях скакали по селениям, во всех закоулках ударяя кнутами крест-накрест, чтобы выгнать нечистых из укрытий. После этого они давили шуликунов копытами лошадей на льду, порой совсем близко к проруби.

В день Крещения, окончания Святок, – 19 января, – отмечался последний всплеск активности нечистой силы. Шуликуны уже успевали вернуться в свои озера и реки, но погружение в воду креста их пугало и сбивало с толку, так что и в этот день они могли выскочить на лед или уцепиться за белье во время стирки. И это одна из причин, почему в Крещение стирка не приветствуется!

Кукла в костюме шуликуна.

Lena Maximova / Shutterstock

Популярность шуликунов и их яркие образы вдохновляли ряженых. Чтобы подчеркнуть сходство, на голову надевали остроконечный колпак из бересты. Наряд дополняли белая одежда, лицо, покрытое белой глиной или углем, репяные зубы во рту. В вятских, сибирских, пермских говорах слово «шуликун» означает в первую очередь ряженого.

Несмотря на то что шуликуны ростом невелики, в их роли выступали только взрослые. Считалось, что в ребенка шуликун может просто вселиться – и потом не выгонишь. При этом, отмечали этнографы, особого восторга исполнение этой роли не вызывало. Подражая шуликунам, ряженые хулиганили в меру своего артистизма и законопослушности (чаще всего гонялись за прохожими, в основном за девушками, и толкали их в снег). Однако по окончании Святок они стремились смыть с себя грех лицедейства, для чего требовались исповедь, причастие и купание в крещенской проруби.

Сказка о Емеле, как оно могло быть на самом деле

Много чудес на Святки приключается. Кто-то в медведя рядится, кто-то горящее колесо катит, кто-то Спасителя во всю силу славит. Один угощение готовит, другой его съесть норовит. И кто там, в святочной толпе, ходит – парни ли переодетые, бесы ли, – кто их разберет. Да и чудеса всякие случаются. Вот что в нашем царстве-государстве на Святки приключилось.

Жили три брата. Старшие работящие да женатые, а третий – Емеля-безделя. Надо Емеле пахать – слезами три раза умоется, прежде чем на поле выйдет. Надо Емеле косить – смотришь, а он под деревом с косой в обнимку уж спит. И батюшка на Емелю сердился, и матушка за чуб таскала – а толку-то. Все хитрит, все придумывает, как бы так сделать, чтобы с печи не слезать. И ума небольшого, и трудолюбия невеликого. Вот раз на Святки невестки и просят Емелю:

– Поди, Емеля, на реку за водой!

– Не пойду, – отвечает. – Мне воды не надо, пить и квас можно.

Однако же посулили невестки пирогов, да булок, да щей горшок. А без воды какая опара, какие щи? Слез Емеля с печи, пошел к речке. Ведер-то два. Несет Емеля ведра, руками размахивает; чай не баба, чтобы с коромыслом шастать. Нога за ногу заплетается, да мороз остановиться подремать не дает, за уши пощипывает, под зипун заглядывает. Долго ли, коротко ли, а дошел Емеля до проруби. Вон она, голубеет – река-то морозом скована, околдована; лед толстый, надежно в глубине всякую подводную нечисть держит.

Одним ведром из проруби зачерпнул… А к той проруби подышать шуликуны собрались – стало быть, мелкая нечисть, что в Святки орудует. Мелкая-то мелкая, да зловредная, беспокойная. Кто с ними разговор начнет – тот им свою силу отдает. А они и рады. Взял Емеля второе ведро и в прорубь заглянул. А там царь-рыбица стоит – щука, хороша да зелена, здоровая, как полено!

– Вот славно! – обрадовался Емеля. – Словлю, домой снесу, уха аль пирожки со щучиной будут!

Сунул руки по локоть в прорубь, цап щуку! Да только не просто так щука к проруби поднялась. Потревожили ее шуликуны, нацеплялись на рыбину; а как Емеля ее ухватил, за рукава своими крюками зацепились и на плечи ему перебрались. Зипун-то Емеля правильно надел, а не навыворот, как в Святки положено.

Держит Емеля щуку, а шуликуны ему в два уха и говорят:

– Отпусти ты меня, Емелюшка! Век тебя не забуду! – Щуке сухо на воздухе, пасть она разевает, будто говорит. – А я, Емелюшка, все твои желания выполнять буду, скажи только: «По моему хотенью да по щучьему веленью!» Так до самого Крещения и буду служить тебе верой и правдой!

– Ух ты! – удивился Емеля. – А ну-ка, попробую! Налейтесь, ведра, водой доверху да домой ступайте – по моему хотенью да по щучьему веленью!