Жуткий Новый год. Крампус, йольский кот и другая зимняя нечисть со всего мира

А дочка царева – Марья – до того пригожа была да разумна, что хотели ее выдать замуж за королевича заморского. Только вот Емеля раньше подвернулся.

– Что ты несешь, Емеля? – рассердился царь-государь. – За недотепу ленивого царскую дочь отдать?

– А вот хочу я, чтобы – по моему хотенью да по щучьему веленью – полюбила меня царевна Марья!

Выбежала тут Марья, на печь к Емеле запрыгнула, обняла его:

– Не пойду ни за кого, кроме Емели!

Веселятся шуликуны. Вот куда их воля Емелина завела! Еще немножко – и все царство-государство их сделается! Хоть и ненадолго, а бед натворить успеют…

– Да он же Емеля-безделя! – заголосил царь-государь. – На что тебе такой сдался? Ни лицом, ни головушкой не вышел!

Обиделся Емеля:

– А вот сделаюсь красавцем писаным да мудрецом-книгочеем враз, пожалеешь, что обижал меня! По щучьему веленью да по моему хотенью – пусть будет так!

Взвыли шуликуны…

Но взялись шутить на Святки так взялись – исполнили. Был Емеля-безделя, а стал писаный красавец, косая сажень в плечах, да еще и умище как у министра! Только ненастоящий он, оборотень… злым колдовством ум добытый в дело не пустить.

А из уголка служка церковный глядел. Глядел да увидел, что на всей утвари печной: на заслонках, на ухватах, на трубе и на горшках – шуликуны, бесы святочные. Они и колдуют! И во весь дух в церковь побежал за водой святой да искать, кто в вывернутом тулупе колядовал и шуликунам не поддался.

Заозирался Емеля с печи – понял, что происходит. Обнял Марью покрепче, открыл рот, чтобы желание сказать, – а не говорится: шуликуны не дают. Попробовал с печи спрыгнуть – не выходит, за одежду шуликуны держат. Только и может, что мычать, головой мотать, царскую дочку обнимать…

Вернулся церковный служка, а с ним ряженые с факелами да со святой водой. И хотят Емеле помочь, да делать нечего – брызгают святой водой, бьют сыромятными кнутами накрест, гонят печь окаянную с шуликунами-бесенятами к реке. Печь как рванула с места – не всякой лошади догнать! Люд с дороги рассыпается, впереди ватаги церковный служка на коне скачет… Не могут с печи Емеля с Марьей спрыгнуть, держат их шуликуны. Попали они в заточение: кто с шуликунами говорил и колдовством их пользовался – тот их навеки становится.

А на реке замерзшей уже тройки запряженные. Кони горячие, печорские, вятские да мезенские, – они шуликунов не боятся, если бес повода не схватит. Погнали печь тройками, лошадиными копытами крепкими, подковами стальными! Марья кричит, птичкой бьется; Емеля если не сам спрыгнуть, то хоть цареву дочку столкнуть норовит. Да только не выходит…

Так и гнали тройками печь до самой проруби. Там лед под ней поддался – и ушла печь с Емелей и царской дочкой на самое дно навсегда… И разом морок с людей спал.

Место то на самой середине реки. Летом туда не добраться, а вот по зиме, когда вода чистая и прозрачная, можно сквозь лед увидать на самом дне печь Емелину. Но место это люди с тех пор обходят и воду на другом берегу берут. От греха подальше. Считают в деревне, что шуликуны так и остались к той печи приколдованы, да к Емеле с Марьей, да ко дну речному, да к щукам старым…

Куляши

Не одними шуликунами на Святки вода богата. В Пермской, Вятской, Костромской, Вологодской губерниях поминали также куляшей, святочных чертей. Есть предположение, что «куляш» – это тот же «шуликун», слово, видоизмененное в целях безопасности (чтобы не накликать беду по имени, аналогично тому, как медведя переиначили в ведмедя). Но в преданиях народных есть и отличия куляшей от шуликунов. Вероятно, куляшей можно было бы назвать подвидом шуликунов или даже отдельным видом рода шуликун. В принятой у биологов классификации это звучало бы как «шуликун обыкновенный» и «шуликун-куляш».

Итак, куляшей (кулеши, кулешата, кулешменци, кулешменчики, гуляши, кулясы и кулясята) описывают как разноцветных мелких чертенят. С шуликунами их объединяет малый рост, островерхие шапки и дым изо рта. Жить они могут и в лесу, и в овине, но в основном в воде. Шуликуны сами по себе, а у куляшей, как считают, может быть хозяин – колдун. В свободное от хулиганства время, чтобы куляши не скучали, колдун дает им работу – листья на деревьях пересчитывать. На Святки куляши массово выбираются из прорубей, ездят на бычьих шкурах (непременно тех быков, что померли сами). По улицам разгуливают, людей пугают.

Под Рождество куляши беснуются. Кто прядет, того заберут.

В Святки приезжают, детей маленьких из домов забирают.

Рассказывают, и с детьми куляши появляются, только не разобрать, свои при них дети или краденые. Такую историю повторяют: «Одна баба с ребенком в дом зашла и в уголке села ребенка покормить. А тут кричат: “Крест на воду! Крест на воду!” (Часть обряда освящения воды. – Прим. ред.) Она вскочила – и бежать. До креста успеть чтоб. Это кулешменка была».