Жвачка и спагетти

Это замечание, произнесенное еле слышно, скорее напоминало последнее слово умирающего, окруженного безутешной родней, чем приветствие счастливого отца дочери и будущему зятю. Потрясенная Валерия выпрямилась, как палка:

— Daddy[33]… Что с вами?

— Голова болит.

— Daddy! Вы, конечно, подхватили каких-нибудь микробов, которые кишат на этом континенте… Надо вызвать врача!

— Да нет, Валерия, не беспокойтесь… Это просто следствие… гм… ну, тяжелой ночи…

— Вы выпьете апельсинового сока и съедите тарелку порриджа со сметаной!

Лекок видел, как страшно исказилось лицо Пирсона, но Мэтью Д. Овид оказался храбрее, чем он, и заявил с неожиданной силой:

— Напоминаю вам, Валерия, что в моем возрасте в кормилицах не нуждаются. Пожалуйста, не занимайтесь мною. Лучше ступайте прогуляйтесь с Сайрусом. Он вам покажет Верону. Судя по путеводителю, это интересный город…

Желудочная спазма прервала его речь и, тяжело осев на стул, он договорил умирающим голосом:

— Ведь здесь любили друг друга Ромео и Джульетта…

Валерия неодобрительно поджала губы:

— Я удивляюсь, daddy, что вы, вместо того, чтобы позаботиться о своем здоровье, думаете об аморальных похождениях…

Голос отца прозвучал как предгрозовое ворчание грома:

— Это не я, Валерия, а известный Шекспир!

— Это неважно, daddy, раз вы, по-видимому, это оправдываете, но этот boy[34], который лезет к своей sweetheart[35] по веревочной лестнице, когда ее родители устраивают party[36] всем gentry[37] Вероны — это просто скандал! Почему он не мог войти в дверь, как все люди, если имел честные намерения?

В эту-то минуту Сайрус А. Вильям понял, что ненавидит Валерию Пирсон.

Глава 9

Это свежее весеннее воскресенье наводнило улицы и площади Вероны толпой, над которой реял крик и смех, счастливой, волнующейся толпой. Старые изваяния утрачивали свою торжественность, возвращаясь к вечной юности, и никто не удивился бы, увидев легендарную Джульетту, вышедшую из гробницы во всем сиянии и прелести своих пятнадцати лет, чтоб отправиться на поиски Ромео. Стоит солнцу приласкать Верону — и население забывает обо всем на свете и живет в мире легенд и видений.

Несмотря на похмелье, Сайрус А. Вильям чувствовал, что сердце его бьется в такт с сердцем Вероны. Он готов был петь и смеяться, лишь бы представился хоть какой-нибудь предлог. Колдовской волей весны в жилах американца забилась итальянская кровь. Родись Лекок на берегах Адиче, между понте Сан-Франческо и понте Катена — он и тогда не чувствовал бы себя более веронцем в этот час воскресной службы. Он в душе смеялся над собой, вспоминая, как злился на этот город, который, оказывается, сам того не зная, полюбил с первого взгляда. Воспоминание об утраченной Джульетте — образ которой вызывала в его памяти каждая встречная девушка — слегка кольнуло его сердце, не вызвав, однако, горечи предыдущих дней. Он жил настоящей минутой и не хотел ни о чем думать. А кроме того, в ушах у него пел голос Тарчинини, уверяющий, что в Вероне всегда все кончается хорошо, особенно любовные истории.

Выкинув из головы приезд невесты, близкий отъезд, существование, ожидающее его, Сайрус А. Вильям взял под руку Валерию и поволок за собой, надеясь вопреки очевидности, что чары подействуют и на нее. К несчастью, наследница Пирсоновских заводов сразу же показала себя противницей обаяния Италии. Вместо того, чтобы радоваться и любоваться, она не переставала отмечать и осуждать всякое попадавшееся ей на глаза свидетельство пренебрежения веронцев к гигиене и приличиям в том их виде, какой принят на Линкольн-Авеню. При виде страстно целующейся пары в парке Регина Маргарета Валерия чуть не упала в обморок, а когда проходивший мимо подросток подмигнул ей, покраснела до корней волос. Она остановилась и строго объявила:

— Сайрус, мне трудно простить вам, что вы вынудили меня приехать в этот ужасный город!

— Я не звал вас, Вэл…

— Возможно, но я достаточно люблю вас, дорогой, чтобы догадаться, когда я вам необходима!

Лекок стиснул зубы, чтобы не сказать того, что вертелось у него на языке. Она же, не замечая ничего, продолжала:

— Вы должны бы, кажется, быть мне благодарны вместо того, чтобы дуться. И, ради Бога, прекратите жевать эту резинку, что за отвратительная привычка!

Сайрус А. Вильям решил, что это уж слишком, и холодно осведомился:

— А не оставите ли вы меня в покое, Вэл?

Если б не страх выставить себя напоказ перед дикими туземцами, мисс Пирсон упала бы в обморок, чтоб заставить Лекока осознать чудовищность своего поведения. В данных обстоятельствах пришлось прибегнуть к сдержанным рыданиям. Сайрус А. Вильям в смущении взял ее за руку:

— Простите, Вэл, не знаю, что на меня нашло…

Дочь Мэтью Д. Овида колебалась между мстительностью и великодушием. По зрелом размышлении она избрала последнее.

— Хорошо, Сайрус… Я принимаю ваши извинения. Когда мы вернемся домой, все станет как раньше, я уверена…