Жженый сахар

Кали Мата четыре дня пролежала мертвой у себя в квартире, пока ее не нашли. Ей было почти семьдесят лет. Слуга, который должен был приходить каждый день и помогать ей с уборкой, не приходил несколько дней. Зато потом требовал зарплату за прошедший месяц, но мы ему не заплатили. После смерти Бабы Кали Мата ушла из ашрама. Сказала, теперь ей там нечего делать. Но я слышала, что санньясины похоронили ее черные одежды под старым баньяном рядом с залом медитаций.

Год назад мы с Дилипом наконец-то доехали до Пушкара, чтобы развеять прах Кали Маты. Когда я заглянула в коробку, меня поразило, что от такой крупной женщины осталась лишь крошечная горстка пепла. На вид пепел был чистым, и мне захотелось втереть его себе в кожу.

Дилип покачал головой. Откуда у меня такие мысли? Я не знала откуда. Я не могла объяснить, почему мне так хочется, чтобы она стала частью меня.

В ту зиму в Пушкаре было прохладно. Старый нищий в аллее у храма Брахмы поделился со мной чиллумом.

Дилип этого не одобрил.

— Неужели тебе не противно? Ты видела его зубы?

Храм был оранжевым, как закатное солнце, и в вечерних сумерках казался кровавым. Трава в чиллуме оказалась забористой. Я пошла следом за белой коровой, бредущей по улице. Эта корова никогда не знала ярма и свободно бродила по городу. На узких улочках старого города, где двери наглухо забиты досками, а в заброшенных хавели обитают бродяги и обезьяны, толпы почтительно расступались, пропуская меня и корову.

Это было по-настоящему?

Или это была просто инсценировка для нас?

Да, трава была крепкой. Возможно, по этим же улицам когда-то ходила и Кали Мата, молодая вдова, бездетная мать. Вечером стены домов отливали синим, синева отражалась от белых коровьих боков радужными переливами, превращая ее в сказочное существо: то ли небесное, то ли водяное. Я попыталась это сфотографировать, но снимки не передавали цвета. Корова улеглась на краю пристани у реки, и мы тоже спустились к воде. Мне хотелось еще раскуриться травой, но пришлось удовольствоваться дымным воздухом.

Уличный музыкант что-то наигрывал на сантуре. Его жена была одета в гагра-чоли с заляпанным грязью подолом и безрукавку, застегнутую на все пуговицы. Ее голову покрывал край дупатты. Она пела какую-то печальную песню. Их ребенок проснулся, выглянул из деревянной тачки. Посмотрел на мою невозмутимую корову и повернулся к матери. Она присела на корточки, не прекращая петь, присела так низко, что едва не коснулась земли ягодицами. Малыш потянул за ворот ее блузки и обнажил ее смуглую грудь. Я увидела ее соски, похожие на синяки. Мальчик встал перед матерью и принялся сосать ее грудь. Женщина прижала его к себе, и ее голос дрогнул.

Мальчик обернулся к нам и улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы. Потом опять повернулся к матери и укусил ее за грудь. Она вскрикнула от боли, но продолжила петь. Она оттолкнула ребенка и влепила ему пощечину. Я притронулась к собственной щеке. Мальчик снова улегся в тачку.

* * *

Я устала от собственного ребенка.

Она слишком многого требует, ей всегда всего мало.

Я превратилась в какой-то конвейер. Каждая часть совершенно второстепенна и нужна лишь для того, чтобы выполнять определенную работу. Когда дочь кричит, моя грудь наполняется молоком. Молоко льется само по себе, пачкает мне одежду. В зеркале я разглядываю свой живот, темный и сморщенный, точно засохший финик. Когда в комнату входит Дилип, я прикрываю живот руками.

Невозможно представить, о чем он думает, когда смотрит на меня. Я стараюсь по возможности не оставаться с ним наедине. Он в восторге от дочки и не выносит ее криков.

Я постоянно не высыпаюсь. Теперь я жалею о том, что потратила столько лет непонятно на что. Я могла бы как следует отдохнуть. И сделать столько всего интересного. Но вместо всего интересного делала то же, что делаю и теперь. Сижу дома. Таращусь в стену.

Я никогда не придавала значения хорошим манерам, но этот ребенок не церемонится вообще ни с кем. Грубая мелкая стервозина как она есть. Вежливых пауз у нас не бывает.

Быстро ли растут дети? Этим вопросом я задаюсь постоянно и мысленно отмечаю вехи взросления, до которых еще далеко. Когда ребенок начнет ходить. Когда он научится самостоятельно есть. Самостоятельно мыться. Когда у ребенка начнется своя жизнь. Когда он уйдет в большой мир.

Бывают дни, когда во мне нарастает невероятная нежность, и я чувствую, что никогда ее не отпущу, мою девочку.

Малышка кажется такой крошечной и беззащитной. Дилип был прав: это чудо, что мы до сих пор ее не убили. Она существует изо дня в день, от одного дня к другому; ее жизнь такая настойчивая, убедительная и в то же время такая хрупкая. Я всегда думала, что дети рождаются в мир родителей, но, может быть, и обратное тоже верно. Я вижу себя в своей дочери. Словно через ее рождение я обрела двойника.