В поздних работах Пикассо присутствуют образы, в которых просматривается мотив объединения противоположностей. Вместо символики пережитого в период дезинтеграции безумия появляются символы света и тьмы, верха и низа, мужского и женского. Так, одна из картин Пикассо, несмотря на то что иссечена линейными фракциями, содержит, по мнению Юнга, соединение темной и светлой Анимы.
Прямолинейные и бескомпромиссные цвета позднего периода являются не чем иным, как отражением тенденции бессознательного художника к силовому разрешению конфликта. В интерпретации Юнга душевная драма Пикассо, сопровождающаяся его путешествием в бессознательное, дошла до последней точки, за которой следует развязка.
«Что касается будущего Пикассо, я бы не стал заниматься предсказаниями, поскольку такое внутреннее путешествие является довольно опасным предприятием, в любой момент способным завести в тупик или привести к катастрофическому взрыву соединившихся противоположностей».
Для Юнга Арлекин – трагическая двусмысленная фигура, несущая в своем одеянии символы следующей стадии развития. И эта фигура пугала его, поскольку она похожа на «пестрого человека», который в «Заратустре» Ницше прыгает сзади на ничего не подозревающего акробата и становится причиной его смерти.
Сопоставляя рисунки своих шизофренических пациентов с картинами Пикассо, Юнг не диагностирует психическое заболевание – не ставит художнику диагноз «шизофрения». Точно так же, как в случае рассмотрения романа «Улисс» он не говорил о шизофрении Джойса, несмотря на то, что все подмеченное им (гротескное, уродливое, вызывающее отвращение) вполне относил к шизофреническим формам выражения.
Не ставя диагноз, Юнг говорит об определенной предрасположенности, на основе которой может возникнуть такое психическое состояние, которое способно привести к развитию шизофрении.
Поясняя свою точку зрения, Юнг замечает:
«Таким образом, я не рассматриваю ни Пикассо, ни Джойса как психотиков, но причисляю их к большой группе людей, чей габитус [вид, внешний облик, –
Взгляд со стороны
Юнг не только погружался в древние книги, дающие представление об алхимии и истории западной цивилизации. Его интересовала и специфика восточной цивилизации.
В начале 1920 года он имел возможность отправиться в Тунис и совершил путешествие по Северной Африке. Внимание Юнга привлекли не столько достопримечательности зодчества, сколько нравы и обычаи восточного человека.
Не зная арабского языка, он внимательно наблюдал за людьми, подмечая малейшие нюансы их поведения, отражающего расовые и исторические традиции. Кроме того, ему представилась возможность взглянуть на европейцев со стороны, то есть посмотреть на них глазами коренных жителей Востока.
«Я часами сидел в арабском кафе, прислушиваясь к беседам, в которых не понимал ни слова. Но я изучал мимику, способ выражения эмоций; и я заметил легкое изменение в жестикуляции арабов, когда они говорили с европейцами, так я учился смотреть на белого человека сквозь призму иной культурной традиции».
Путешествуя по Сахаре, Юнг ощутил себя внезапно возвратившимся на много столетий назад. Он оказался как бы в мире статического бытия, той бесконечной длительности, где время замедляется и нет никакой суеты, столь свойственной западному человеку.
Вместе с тем для Юнга стало очевидно, что восточный человек руководствуется страстями и инстинктами. Если действия европейца более целенаправлены, то жизнь на Востоке более интенсивна. Европеец живет во времени, выигрывая в скорости, но теряя длительность. Восточный человек живет своими эмоциями и опирается на исторические уровни бессознательного.
Юнг не просто путешествовал по Африке, как это обычно делают туристы, стремящиеся насладиться экзотикой ранее незнакомых стран и запечатлеть в своей памяти их достопримечательности. Знакомясь с новым для него миром безвременья, он подмечал те человеческие проявления, которые свидетельствовали о возможности сохранения целостности, утраченной людьми западной цивилизации. При этом Юнг соотносил увиденное им с тем, что творилось в его душе, когда он разбирался со своим собственным бессознательным.
«Я путешествовал по Африке, стремясь найти то, что в некотором смысле находится по ту сторону европейского сознания, подсознательно я хотел найти ту часть своей индивидуальности, которая ретушировалась под влиянием и под давлением европейского образа жизни. Она, эта часть, бессознательно противится моим попыткам подавить ее. В соответствии со своей природой она стремится погрузить меня в бессознательное (утянуть под воду) и тем самым погубить меня, но благодаря своему знанию, я могу ее осознать и обозначить, могу найти взаимоприемлемый modus vivendi».