Зима Джульетты

Если по правде, квартира сразу поразила Юлю своей площадью. Она даже робость почувствовала, когда вошла в эту гостиную вместе с Адамом. Потом он провел ее в свою спальню, потом в кабинет, потом на кухню. Когда проходили мимо еще одной двери, мотнул головой, проговорил быстро – это, мол, мамина комната. Но дверь открывать не стал. Да Юля и не претендовала, и без того понятно – табу.

И сразу заторопился уезжать. Взял Юлино лицо в ладони, глянул в глаза, поцеловал в губы – и был таков. И оставил ее – со счастьем внутри, со страхом снаружи. Впервые в жизни она так безоговорочно подчинилась мужской воле. И ведь приятно, черт возьми! Только бы со страхом совладать, освоиться-оглядеться быстрее, вписаться в эту чужую домашнюю настороженность.

А ведь не пускает, зараза. Не зря говорят, что у всякого жилья есть собственный дух. Только своих знает и любит, чужих отторгает. Но ведь она, Юля, не чужая… Просто дух не знает пока. И пугает тишиной, и съеживается пространством, и большой шкаф сердито царапается витражами стекол. И цвет у него необычный, музейный какой-то. Что это, красное дерево? А еще вот этот маленький столик в углу, с гнутыми черными ножками, с инкрустацией. Очень красивый. Тоже старинный, наверное. Надо будет потом у Адама спросить.

А в кабинете она намного уютнее себя почувствовала, чем в гостиной! И дух там был приветливый. Стол письменный – старинный. И стеллажи с книгами вдоль стен, от пола до потолка. Юля подошла ближе – имена на корешках незнакомые – Сартр, Камю, Прокопович, Кантемир, Соловьев. Адам сказал, когда в кабинет заглядывали, что отец его профессором философии был. Надо же – профессор. Куда ж она попала-то, господи?

А книг много, много… Да, Любочку бы сюда. Наверное, она лучше бы в это благолепие вписалась. Она-то наверняка знает, кто такие эти Сартр и Камю. О, а это кто на фотографии за стеклом? Большеглазый белобрысый мальчуган в панамке, на руках у женщины с открытым простым лицом, вовсе не философским? Похоже, маленький Адам с матерью?.. А вот еще фотография. Тоже Адам, совсем юный. Черный костюм, белая рубашка, на шее ленточка с медалью болтается. Школу, что ли, с медалью окончил? Ничего себе…

Юля вдруг подумала, что и впрямь ничего о нем не знает. Вообще ничегошеньки. Одно знание только и есть – любовь. Да и то какая-то скоропалительная, как весенний ливень, попадешь под него и промокнешь в одну секунду. Или не ливень, а снежная буря. Занесет, заметет в сугробе, уснешь и уже не проснешься.

Юля тряхнула головой, избавляясь от наваждения. Подумаешь, ничего не знает! Правильно Адам сказал – будем вместе жить и узнаем друг о друге все до последней мелочи. Так даже интереснее! Главное, чтобы счастье внутри трепыхалось, а знание – дело наживное.

Да уж… Если б ей неделю назад рассказали, что она будет способна так рассуждать! Рассмеялась бы в лицо или пальцем у виска покрутила.

Зато спальня у Адама точно была холостяцкой, тут уж никакой настороженностью не обманешься. Да и не почувствовала она никакой настороженности, наоборот, уселась на постель по-хозяйски. Потом легла, закинув руки за голову. И вздохнула томно, и закрыла глаза, и представила – будет ночь… Наверное, так Ева ждала своего Адама, мечтая, чтобы скорее закончился длинный день? Наверное, во всякой женщине не только Джульетта живет, но и Ева? И просыпаются они одновременно, и требуют – каждая своего?

Юля сама не заметила, как уснула – сказалась бессонная ночь. Разбудило ее легкое прикосновение пальцев к щеке. Открыла глаза, увидела склоненное над ней лицо Адама.

– Ой! Я что, уснула? Ты уже приехал? И маму привез?

– Да… Она там, в гостиной. Идем сдаваться. Я ей уже все о нас рассказал.

– А я хотела ужин приготовить… И не успела…

– Ничего, Надюша сейчас придет и все приготовит.

– А кто это – Надюша?

– Надюша – мамина помощница по хозяйству, она живет на первом этаже. Кстати, я хотел с тобой сразу этот вопрос решить. Ты сама хочешь хозяйничать или как? Или Надюше оставить только уход за мамой? Как ты скажешь, так я и сделаю.

– Ой, я не знаю… Давай по обстоятельствам.

– Хорошо. Пойдем в гостиную. О, слышишь голоса? Это, наверное, Надюша пришла! Увидела в окно, что я маму привез. Идем! Заодно и с ней познакомишься.

Они вместе шагнули в проем гостиной, держась за руки. Юля вдруг почувствовала, как дрожат коленки. Это у нее – коленки дрожат! Это у нее – паника! Господи, да откуда что взялось? Никогда ни перед кем не трусила, и коленки не дрожали! Разве что много лет назад, когда шла знакомиться с незабвенной Елизаветой Максимовной, и Сашка так же держал ее за руку… Да, все повторяется через много лет. Видимо, у нее рок такой – жить бок о бок со свекровками.

Вероника Антоновна сидела в коляске, как на троне, по-наполеоновски сложив на груди сухие ладошки. Лицо ее было не сердитым, но и не особо приветливым. Никакое было лицо. А впрочем, какие оттенки эмоций может выразить лицо женщины, разменявшей девять десятков лет?