Зима не вечна

До лазаретной части Лавра Георгиевича не донесли. «Скончался на руках у…». Говорят, предупреждали, убеждали покинуть стоящий на виду у красной артиллерии штабной домик. Ни в какую. Искал смерти?

Её сейчас многие ищут. Героическая смерть в почёте. Некоторые, так и не дождавшись её, уже начали стреляться. Ну хорошо, давайте-с все умрём. А на кого Россию оставим?

Павел Александрович усилием воли остановил «прискорбную тенденцию к засыпанию на боевом посту». Ещё не время, работать надо. Работать…

Он вспомнил забавный случай, имевший место пару дней назад, до начала штурма, когда они ещё были на южном берегу Кубани. К нему подошёл невесть откуда взявшийся в расположении армии маленький, средних лет армянин.

– Верин Павел Александрович? Вы будете по снабжению?

– С кем изволю говорить?

– Келешьян, Арам Хачатурович, поставщик екатеринодарских медицинских учреждений. И не только. Мои клиенты – по всему Югу!

– Очень интересно. Что вы мне можете предложить?

– То, что вам нужно. Бинты, спирт, уксус, скипидар, камфара… По сходной цене.

– Господи, очень хорошо, нам и вправду всё это нужно. Где оно у вас?

– С собою, на подводах. Только что из Екатеринодара.

– Но там же большевики? Как они вас выпустили?

– Эээ, для Арама Келешьяна это даже не вопрос. Это сущий пустяк.

– Хорошо, пойду, поговорю с начмедом. Ожидайте-с.

В итоге сошлись в цене и ценный груз перекочевал в лазаретные фургоны. Было этого добра немного, но всё же. Всё же. Павел Александрович горячо поблагодарил Келешьяна. А тот вдруг возьми и спроси:

– Вы ведь из Ростова вышли?

– Да, ещё в начале февраля.

– А родные в Ростове есть?

– Супруга осталась.

– Послушайте, у меня там брат живёт, не в Ростове, а в Нахичевани. Я к нему завтра поеду, на поезде. Могу передать письмецо.

– Да, было бы замечательно! У меня ведь тоже дом в Нахичевани.

– Вах, да мы вообще с вами земляки! Что же вы сразу не сказали, я бы скидку сделал, а?

Павел Александрович торопливо написал записку жене. Успокаивал. Всё хорошо, все живы, Ксения при нём, а Георгий в строю, но в пекло не посылаем, начальство студентов бережёт. В общем, и победим и вернёмся…

– Передам, дорогой земляк, непременно в личные руки! Не будь я Арам Келешьян!

Ловкий армянин отправился в обратный путь, а Павел Александрович думами уже был дома с этой запиской. Представил, как Елена её разворачивает, как облегчённо вздыхает…

А теперь вот пожалуйста, «Корнилов убит». Убит человек, на котором, как на железном гвозде, держались войско и борьба. А с ним под Екатеринодаром полегла треть армии. Город не взят. Опять они в чистом поле, стиснутые большевиками, разъезжающими на бронепоездах по железным дорогам. Ох, много их, дорог, успели построить при Государях императорах! И поднялись на этом многочисленные фабрики и заводы. Завелась у рабочих не копейка, а полновесный рубль! Но завелось и «рабочее движение». Социалисты завелись, меньшевики, большевики. Как гонококки заводятся. И теперь в этой инвазии вся Россия. И что прикажете делать? Стреляться?

Его мысли прервало долгожданное появление Георгия. Сын выглядел молодцом, но в его тёмных глазах была тоска.

– Как ты сынок? Не ранен?

– Папа, мы почти победили, понимаешь! Мы в город ворвались! Но никто нас не поддержал. Никто. Пришлось возвращаться. Это было удивительное дело, мы притворились большевиками и вышли из красного кольца. Столько всего было и всё напрасно. Корнилов убит!

В глазах Георгия стояли слёзы.

– Погоди ты убиваться! В армии ещё много достойных вождей. Выберут кого-нибудь. Борьба не проиграна.

– Не знаю, папа. Я видел красных. Когда они в тебя стреляют, они как тени, серые пятна. Враги. А когда мы шли одной колонной, как бы «красных кавказцев», они меня даже табаком угостили, представляешь! И такие улыбчивые, добрые! А узнай они, что я «кадет», скорее всего растерзали бы на части. Как такое возможно, как до этого дошло?

– Не знаю, сынок. Когда пациент болен, доктор не спрашивает: «как до этого дошло?» Надо лечить, и весь разговор. А иногда только хирургия помогает. Понимаешь?

– Да, – кивнул Георгий.

– Ты надолго в тыл?

– Не знаю. Я ведь в Партизанском полку случайно оказался. Так вышло, неразбериха боя. После признался генералу Казановичу, попросил оставить. Он не возражал. Написал записку нашему командиру. Я к нему сейчас иду.

– Ох, Георгий, ну что ты наделал? Партизанский полк всегда в самое пекло бросают. Мне куда спокойней было, когда ты здесь…

– В тылу пусть другие отсиживаются, папа. Я после вчерашнего боя себя в тылу решительно не представляю.

– Понятно, и ты в герои записался…

– В герои, не в герои, а в строю в Партизанском полку сейчас двести с лишним человек осталось. А в тылу у вас целая армия околачивается.

– Ладно, ты только Петру своему не говори. Он этого не переживёт. Видел я его вчера, он так страдает из-за своего ранения, в смысле из-за того, что тоже в герои хочет, но не может. Хотя скоро выпишут.

– Ладно, папа.

– Иди-иди. Партизан…

Последнее Павел Александрович произнёс не без внутренней гордости за сына.

***

Первые числа апреля 1918 года стали самыми тяжёлыми для Добровольческой армии.