Зима не вечна

Известие о гибели Корнилова, приказ нового главкома генерала Деникина об отступлении от Екатеринодара, осознание того, что они находятся фактически в окружении красных войск, в мёртвой петле железных дорог, породили уныние и даже панику в рядах нестойких, особенно – жителей обоза, гражданских беженцев, сопровождавших армию от самого Ростова. Но и в армейских рядах настроение было темнее тучи. Надежда на скорую победу рухнула. Вновь, как и после выхода из Ростова, перед людьми разпахнулась неизвестность.

У Павла Александровича был свой камень на сердце – раненые. Транспорта не хватало. Более шестидесяти человек, самых тяжёлых и безнадёжных, пришлось оставить на попечение жителей станицы Елизаветинской. А фактически – на верную гибель от рук большевиков. В этом стеснялось признаться себе командование, надеясь на чудо и веря, что эта мера необходима для спасения армии.

Сестра милосердия Ксения Верина рвалась остаться с ними, вызвалась добровольцем. Но её не пустило начальство, видя крайнюю степень истощения организма юной девушки. Работая в дни штурма на силе духа и упорстве, она внушала восхищение окружающим. И всё же, первого апреля она едва не упала в обморок. Оказалось, что три дня она провела без еды и практически без сна.

Георгий с Партизанским полком был на передовой, под командованием генерала Эрдели11. Они сдерживали красных севернее Екатеринодара, прикрывая левый фланг. Ему было некогда предаваться унынию, он самозабвенно дрался и за себя, и за отца, и за сестру, и за друга.

Моральное состояние Петра Теплова претерпело за истекшие дни удивительную метаморфозу. Сначала его дух рухнул было на самое дно, сразу при получении трагических известий о гибели Корнилова. Но затем чудесным образом вернулся на положенное место, прямо в сердце юноши. А произошло это следующим образом.

Петя был идеалист, а идеалистам легче всего рухнуть в отчаяние. Всё происходящее казалось ему чудовищно несправедливым. В книгах ведь всё было не так. Вот и пару дней назад ему казалось, что Екатеринодарское сражение – это финал хорошего романа. А оказалось, что хорошим финал не вышел. Да и роман был отвратительный.

Решив в отчаянии, что всё кончено, Петя, стиснув ненавистный костыль и превозмогая боль в раненой ноге, вышел со двора лазарета и направился по улице куда глаза глядят. Его никто не окликнул, не вернул, и вообще никакого внимания на юношу не обратил. Голова его, передумав одну за одной все чёрные мысли, совсем отказалась работать. В прострации Петя просто упрямо шёл по станичной улице, глядя только себе под ноги.

«Иду куда глаза глядят, а глаза глядят в грязь», – машинально подумал он, остановился и огляделся. Прямо напротив него высился в небо крестами станичный храм. Дверь была распахнута.

Машинально перекрестившись, Петя взошёл по ступенькам и вошёл внутрь. Внутри было пусто и полутемно. Ярко горели свечи. Равнодушным, скользящим мимо взглядом он рассматривал росписи и иконостас.

«Где же ты, Бог? Неужели ты с ними, с красными? Нет, быть такого не может. Но как же ты попустил такое?»

Петя хотел уже повернуться и уйти, но тут Царские врата распахнулись и оттуда вышел священник. Петя вдруг замер и затаил дыхание. Ибо прямо к нему направлялся сейчас бывший преподаватель Закона Божьего Ростовской Гимназии отец Афанасий, покинувший гимназическую кафедру ещё в прошлом году из-за оскорблений от распоясавшихся «революционных» учеников.

В отличие от них, Петя отца Афанасия очень любил и не раз помогал ему служить в домовой церкви. И вот он снова видит его добрую улыбку, и от невозможности происходящего не может вымолвить не слова.

– Здравствуйте, гимназист Пётр Теплов, а почему вы не на занятиях? – в голосе отца Афанасия были одновременно и мягкость, и лёгкая ирония.

– Я, я…

– Вижу, вижу. Вы теперь воин Христолюбивого воинства. И кажется, ранены?

– Пустяки, отец Афанасий, – наконец совладал с собой Петя. – Я очень рад вас видеть. И моя рана ничто, по сравнению с раной, нанесённой армии.

– Ну, поверьте, не один вы убиваетесь.

– Я утратил веру в чудо, батюшка.

– Хм, а разве не чудо, что ноги привели тебя сюда, в Храм Божий? Разве не чудо наша с тобой встреча?

– Чудо, отец Афанасий…

– Ну так вспомни ещё раз, сын мой, что «из всех восьми предводителей злобы дух уныния есть тягчайший». Какую молитву ты хотел бы сейчас произнести перед Господом?

– О даровании победы! «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!»

И они горячо помолились вдвоём. Во время молитвы Петя сначала почувствовал укол совести, и покаялся в том, что предался мелочному эгоистическому унынию в столь тяжёлый для дела момент. Затем дух его встрепенулся и последовал за словами молитвы в мир горний. В юное тело вновь хлынула сила, словно рухнула незримая плотина, преграждавшая ей путь. Окончив молитву, Пётр торопливо вытер выступившие слёзы рукавом гимнастёрки.

– Слёзы – это знамение милости Божьей. Не стыдись их. – Отец Афанасий мягко обнял Петю. – Теперь вижу, что ты, воин Пётр, одержал свою главную победу. Над унынием своим.