Зима тревоги нашей

– Вот и я думаю. Вовсе я не в восторге от такого правительства. Меня пугает… Я больше не смогу быть отличным копом, потому что я не в восторге от того, что делаю.

– Вас на чем-то подловили, командир?

– Как ты сказал, законов у нас столько, что иной раз нарушишь – и сам не заметишь. Но, Господи Иисусе! Те парни были моими друзьями! Ты не проговоришься, Ит?

– Нет. Вы забыли свой телеужин, командир.

– Да уж. Пойду домой, сниму туфли и буду смотреть, как у копов в телевизоре все получается. Знаешь, иногда пустой дом – это даже к лучшему. Пока, Итан.

Стоуни мне нравился. Похоже, он хороший офицер. Интересно, где пролегает черта.

Я уже закрывался, заносил с улицы ящики с фруктами, и тут неспешно вошел Джои Морфи.

– Быстро! – велел я, закрыл двойные двери и задернул темно-зеленые шторы. – Говори шепотом!

– Какая муха тебя укусила?

– Вдруг кто захочет еще что купить?

– Ага! Как я тебя понимаю! Господи, ненавижу долгие выходные! Все будто с цепи срываются. Сперва носятся как одержимые, собираются-закупаются, потом возвращаются выдохшимися и без цента в кармане.

– Хочешь выпить холодненького, пока я накрываю моих любимчиков одеяльцами?

– А давай! Пиво есть?

– Только навынос.

– Вынесу-вынесу. Главное, банку открой.

Я пробил в банке две треугольные дыры, Джои перевернул ее вверх ногами и вылил целиком себе в глотку.

– Ах! – выдохнул он, ставя банку на стойку.

– Мы едем отдыхать.

– Эх ты, бедолага! И куда же?

– Не знаю. По этому поводу мы еще не успели поскандалить.

– Что-то происходит. Ты не в курсе?

– Хотя бы намекни.

– Не могу. Просто нутром чую. У меня шея пониже затылка так и зудит. Верный знак! У всех тут наблюдается легкий раскордаж.

– Может, тебе показалось?

– Может быть. Хотя Бейкер никогда не уезжает на выходные, сейчас он прямо-таки когти рвет из города.

Я рассмеялся.

– Книги проверил?

– Так ты в курсе? Конечно, проверил.

– Да ладно!

– Знавал я одного почтальона в маленьком городке. Работал у них простофиля по имени Ральф – волосы тусклые, очочки, крошечный подбородок, аденоиды огромные, как желваки. Так вот, Ральфа замели за кражу марок – украл много, сотен на восемнадцать долларов. И посадили как миленького. Такой уж он был простофиля.

– Хочешь сказать, он их не брал?

– Даже если и не брал, все едино. А я вот дерганый. Замести себя точно не позволю.

– Ты поэтому не женишься?

– Кстати, и поэтому тоже.

Я сложил фартук и убрал в ящик под стойкой.

– Подозревать всех и вся накладно и по времени, и по силам, Джои. А мне времени жаль.

– В банке по-другому нельзя. Один раз оплошал, и тебе конец. Достаточно ничтожного слуха.

– Только не говори, что ты подозреваешь всех.

– Шестое чувство. Чуть что не так, у меня срабатывает тревожный датчик.

– Ну и жизнь! Вряд ли ты серьезно.

– Пожалуй, нет. Я тут подумал: вдруг ты что-нибудь слышал касаемо моих дел, ведь ты бы мне сказал?

– Наверное, я сказал бы кому угодно и что угодно. Может, поэтому мне никто ничего не рассказывает. Ты домой?

– Нет, хочу зайти через дорогу и перекусить.

Я выключил свет в торговом зале.

– Давай-ка выйдем через заднюю дверь. Послушай, завтра я сделаю тебе сэндвичи до наплыва покупателей. Ветчина, сыр, ржаной хлеб, салат и майонез, верно? И кварта молока.

– Тебе бы стоило работать в банке, – заметил он.

Полагаю, из-за того, что Джои жил один, он был не более одинок, чем все остальные. Мы расстались возле дверей «Формачтера», и внезапно мне захотелось пойти с ним. Дома наверняка все кувырком.

Так оно и было. Мэри распланировала наше путешествие. Возле мыса Монток есть ранчо-пансионат с всякими шикарными прибамбасами, как в вестернах для взрослых. Самое смешное, что это старейшее скотоводческое ранчо, действующее и поныне. Право на землю владельцы получили еще от Карла Второго, когда о Техасе никто и не слышал. Изначально там пасли скот, которым кормился Нью-Йорк, и пастухов выбирали по жребию, как присяжных, на ограниченный срок. Ясное дело, теперь там сплошь серебряные шпоры и ковбойская атрибутика, зато на вересковых пустошах до сих пор пасутся красные коровы и быки. Мэри решила, что было бы здорово снять домик и провести там воскресную ночь.

Эллен хотела ехать в Нью-Йорк, остановиться в гостинице и провести оба дня на Таймс-Сквер. Аллен вообще не хотел никуда ехать. Так он обычно добивается внимания и заявляет миру о своем существовании.

Накал страстей в доме зашкаливал. Эллен заливалась горючими слезами, уставшая Мэри раскраснелась от досады, Аллен сидел мрачный и отрешенный, слушая несущееся из карманного радиоприемника ритмичное буханье и визгливый вой на грани истерики, повествующий о любви и разлуке. «Обещала любить, сама обманула и мое бедное нежное сердце пнула».

– Я почти готова сдаться, – вздохнула Мэри.

– Они просто пытаются помочь.

– Они прямо из кожи вон лезут, так стараются меня довести!

– Мне никогда ничего не разрешают! – всхлипнула Эллен.

В гостиной Аллен сделал музыку погромче:

– …Мое бедное сердце пнула!

– Может, запрем их в подвале и поедем вдвоем, моя витаминка-каротинка?

– Знаешь, я почти дозрела! – Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать рев бедного нежного сердца.