Армун доставляло удовольствие их окружение, и ее нисколько не беспокоило постоянное внимание к ней Калалека. Он всегда протягивал руку, если она подходила близко, чтобы дотронуться до нее. Они были совсем другие. Они даже делили между собой своих женщин, и, казалось, никто против этого не возражал. И над этим они тоже смеялись. У нее был совсем другой темперамент, не такой, как у них, поэтому она не могла составить им компанию в этом диком веселье. Но она улыбалась в ответ на их шутки и шалости и не волновалась, когда Харл дурачился вместе с ними. Они подвигались, чтобы уступить ему место рядом с ними – некоторые из них протягивали руку, чтобы дотронуться до его волос. Они до сих пор не могли к этому привыкнуть и всегда говорили о тану, как об эркигдлите, что означало в переводе «фантастические люди», потому что они были ангурпиак, то есть «настоящие люди», как они себя называли. Армун могла понимать, о чем они говорили, – это была вторая зима, которую они проводили во льдах в паукарутах, и прошло довольно много времени.
Когда они впервые появились среди парамутан, она была благодарна только за то, что они остались в живых. Она сильно ослабла, похудела и очень волновалась за Арнхвита в этом странном месте. Здесь все было по-другому: другая пища, другой язык, другой образ жизни. Время прошло очень быстро, пока она приспособилась к этой новой жизни. Она не успела и глазом моргнуть, как наступила вторая зима.
Но на третью зиму она уже здесь не останется, и в своей уверенности она была непоколебима. Весной она заставит их понять, что ей пора уходить. Силы вернулись к ней: она и двое мальчиков хорошо питались. И более важной причиной их ухода служило то, что к этому времени Керрик, возможно, узнает, что они ушли из саммада, и он будет уверен, что их уже нет в живых. Улыбка сразу исчезла с ее лица, стоило ей об этом подумать. Керрик! Она должна идти к нему, идти на юг, в этот неизвестный мир, где живут мургу, которых они сожгли, идти туда, где он…
– Алуторагдлак, алуторагдлакон! – сказал Арнхвит, толкая ее колено. Сильный маленький мальчик, который уже встретил свое третье лето, говоря возбужденно и шепелявя из-за своих неровных молоденьких зубов. Она снова улыбнулась и вытерла жир с его лица.
– Чего ты хочешь? – спросила она, говоря на марбаке. Она могла понимать его достаточно хорошо, но не хотела, чтобы он говорил только на парамутане. Если оба мальчика оставались вдвоем, он и Харл говорили друг с другом на их собственном языке.
– Я хочу своего оленя! Оленя! – Он смеялся и бил ее своими маленькими крепкими кулачками по колену. Армун порылась в меховых шкурах и нашла игрушку. Она сделала ее из кусков оленьей шкуры и приделала к ней кусочки кости вместо рогов. Мальчик схватил ее и, смеясь, побежал прочь.
– Тебе надо больше есть, – сказала Ангайоркак, садясь рядом с ней и протягивая ей пригоршню белой морской крапивы. Она сбросила с себя часть меховых шкур, потому что в паукоруте было жарко, и ее покрытые мягкой шерстью груди свободно болтались, когда она протянула руку. Армун обмакнула палец в это жирное содержимое и облизнула его. Ангайоркак недовольно защелкала языком.
– Однажды жила-была женщина, которая не ела рыбу, пойманную рыбаками. – У нее на все случаи жизни были свои истории; в любом обычном событии она видела скрытый смысл. – Это была серебряная рыба, очень большая и жирная. Она посмотрела на женщину и не поняла ее. «Ответь мне, – сказала рыба. – Почему ты не ешь меня? Глубоко в океане я отчетливо слышала каждое слово, сказанное рыбаками, увидела крючок с яркой наживкой. Я съела ее, как была должна. А теперь я здесь, и ты не хочешь меня. Почему?»
Когда женщина услышала это, она очень рассердилась и сказала рыбе, что она всего-навсего только рыба и что это ее собственное дело – съест она рыбу или нет. И, конечно, когда дух рыбы услышал такое, он еще больше рассердился и поднялся с темного океанского дна, где он живет. Он плыл все быстрее и быстрее, пока не ударился об лед, проломил его, широко раскрыл рот и съел паукарут и все меховые шкуры, и ребенка, а затем съел женщину. Теперь ты знаешь, что бывает с теми, кто не хочет есть. Ешь!
Армун слизнула еще немного жирной жидкости с пальца.
– Когда закончится пурга, снова выйдет солнце и станет тепло, тогда я с детьми уйду…
Ангайоркак пронзительно закричала, уронила содержимое из руки, прижала руки к ушам и начала раскачиваться из стороны в сторону. Калалек, когда услышал вопли, посмотрел на них, широко раскрыв от удивления глаза, потом поднялся и подошел к ним, чтобы узнать, из-за чего был шум. Из-за жары в паукаруте он скинул с себя всю одежду: его гладкая коричневая шерсть блестела при свете светильника. Даже после этого в голове Армун не укладывалось, что все парамутаны выглядят, как он, то есть покрыты шерстью с головы до ног. Хвост Калалека проходил между ног и поднимался кверху, а его пушистый конец прикрывал все его мужское достоинство.