Зима в горах

— Понимаете, я, так же как и вы, не имею представления, кто швырнул краску, но обычно такие глупые вредные штуки выкидывают люди того сорта, что я описал.

В самом деле! — произнес тоненький голосок внутри него. — Как утешительно!

— За сегодняшний вечер, — продолжал Роджер, — между Стокгольмом и Сан-Франциско было, наверно, несколько тысяч происшествий подобного рода. Наш случай — один из множества. Как я уже сказал, крошечный всплеск бури.

Ну, значит, все в порядке, — произнес голосок. — Это беда системы.

— Послушайте, я ведь работал в университете, — не отступался Роджер, стремясь убедить не желавшую ему верить миссис Пайлон-Джонс. — Я привык к молодежи. И я видел немало таких инцидентов.

Разве тебе когда-нибудь обливали краской дверь? «Заткнись ты», — сказал Роджер голосу.

— Выпейте еще чаю, — сказал он, обращаясь к миссис Пайлон-Джонс.

— Я еще подумала, что это ваша гостья, — не правда ли? — когда услышала, что кто-то там ходит, — продолжала размышлять вслух миссис Пайлон-Джонс. Она метнула на Роджера укоризненный взгляд, словно он безнадежно все запутал, принимая кого-то у себя.

— Выпейте еще чаю, — повторил Роджер, вставая.

— Надо бы вызвать полицию, — сказала миссис Пайлон-Джонс.

— Полицию? А где тут…

— В Карвенае. Там кто-нибудь дежурит, надо только позвонить.

Роджер знал, что ближайший телефон в полумиле от них, у почтового отделения; там есть автомат на улице.

— Не хотите же вы…

— Про такое надо непременно сообщить.

— Послушайте, мне завтра утром рано вставать: у меня рейс в восемь пятнадцать. Я сообщу в полицию, как только приедем в Карвенай. Они все равно сейчас никого сюда не пошлют.

— Отчего же? Могут и послать, — сказала миссис Пайлон-Джонс робко, но упрямо.

Роджер начал понимать, почему ее муж слег и вскоре умер, как только стало ясно, что он проиграл битву с Советом по электричеству. Если он был так же мягко настойчив, как она, от одного сознания понесенного поражения у него мог образоваться рак или тромбоз.

— Отчего умер ваш супруг, миссис Джонс? — спросил он.

— Вот уж это тут совсем ни при чем, — отрезала она.

— Я просто попытался переменить тему разговора.

— Если бы мой муж был жив, — сказала миссис Пайлон-Джонс, с ненавистью глядя на Роджера, — здесь уже была бы полиция.

— Ничего подобного. Правда, он надел бы пальто и потащился бы на гору, и опустил бы монету в автомат, и позвонил бы в полицейский участок в Карвенай, но они там, записав все, сказали бы ему, что приедут утром. Это же сделаю и я.

— Благодарю вас, — сказала миссис Пайлон-Джонс. — У вас ведь не займет много времени дойти…

— Нет, я хочу сказать, что сделаю это утром. А сейчас пора ложиться и отдыхать. Не волнуйтесь. Эти глупые мальчишки не вернуться — ни сегодня, ни когда-либо еще. Я заплачу вам за то, чтобы счистить краску с двери и выкрасить ее заново. А если вы все-таки нервничаете, то прислушивайтесь и, если что услышите, постучите мне. Я выскочу и схвачу их, кто бы там ни был. Только некого будет хватать.

Миссис Пайлон-Джонс что-то пробормотала, выпила чай, встала и отправилась к себе через смежную дверь. Провожая ее и желая ей доброй ночи, Роджер еще раз повторил, что все будет в порядке, и вдруг подумал: а ведь он восторжествовал над ней — совсем как Дженни восторжествовала над ним. Ни один из них не переубедил другого, но, поняв, что ничего не в состоянии изменить, они смирились с неизбежным.

Роджер лег в кровать. За окнами ветер гулял по горе. После крепкого чая он не мог заснуть, и по жилам его побежал огонь желания. Он жаждал Дженни, Марго, Райаннон. Он попытался придумать такую ситуацию, где участвовали бы все три, но под конец в мыслях его возобладала Райаннон. Возможно, завтра он увидит ее в автобусе. Он узнает, где она живет, и как-нибудь темной ночью швырнет банку с краской ей в дверь в знак долгих терзаний и мук, которыми он ей обязан.

Познания Роджера в валлийском начали приобретать реальные очертания: он уже мог немного болтать с пассажирами автобуса. Они были удивительно добродушны и всячески старались ему помочь, словно считали, что, говоря на их языке, он оказывает им любезность. Роджер, естественно, не опровергал этого и не объяснял им, что увлекся их языком из слабости к светловолосым шведкам, которые изучают кельтскую филологию в Упсале. Вообще-то все, что было с этим связано, отодвинулось сейчас на задний план. Правда, его намерение работать в Упсале было куда более реалистичным, чем то, что он делал сейчас, хотя бы потому, что преподавание в университете являлось естественным продолжением линии его жизни, его профессиональной карьеры. Но на сегодня автобус Гэрета казался вполне реальным местом работы.