Зима в горах

Почти всех пассажиров — а почти все постоянно с ними ездили — он уже знал в лицо и по имени. К примеру, тот пастух в чересчур больших сапогах и со звонким голосом, которого он видел тогда в свой первый вечер в трактире, часто ездил их автобусом. Так же, как и двое молодых ребят, которые тоже были там тогда — застенчивый брюнет и второй парень боксерского типа. Застенчивого брюнета звали Дилвин, и он был другом детства Райаннон. Они вместе играли на горных склонах пятнадцать лет тому назад, а сейчас она превратилась в красавицу, щеголявшую дорогими туалетами, объект внимания мужчин, он же остался далеко позади, без всякой надежды когда-либо сократить расстояние между ними. А может быть, это и не так? Когда она ехала в автобусе, он всегда садился рядом и не спускал с нее глаз, а иногда они даже обменивались несколькими словами. Она болтала с ним бездумно, легко, как с родственником. Дилвином владела еще и другая страсть — модели самолетов. Он был членом клуба, собиравшегося на большом ровном поле за Карвенаем; они отправляли свои удивительные игрушки в долгие акробатические полеты высоко над землей, а сами стояли внизу, уставясь в небо, держа в руках прибор управления по радио с длинным усом. Случалось, Дилвин садился в автобус с моделью самолета величиной с него самого, а из карманов у него торчали разные инструменты и банки с горючим. Он жил на одной из террас Лланкрвиса, и порой в погожий день вдруг раздавалось пронзительное жужжание мотора его модели, чертившей тонкую роспись на залитом солнцем небе, — это означало, что он испытывает модель и пытается внести изменения в ее конструкцию. Но сейчас сезон полетов подходил к концу.

Другого парня — того, что был похож на боксера, — звали Йорверт. Роджер опасался его. Он сидел всегда насупившись, а когда взгляд его останавливался на Роджере, он насупливался еще больше. Готовясь заплатить за проезд, он вытаскивал из кармана монеты и держал их в своих больших заскорузлых пальцах, как бы раздумывая, швырнуть их в лицо Роджеру или нет. После того как Роджер видел Йорверта в трактире, он уже знал, что тот отнюдь не трезвенник, но надеялся, что пьет он немного и не напивается. Роджер просто не представлял себе, что он станет делать, если когда-нибудь Йорверт сядет в автобус пьяный и начнет буянить.

Йорверт держался подчеркнуто недружелюбно, тогда как большинство пассажиров уже привыкли к Роджеру и непринужденно вели себя в его присутствии; порой ему трудно было даже подумать, что он когда-либо жил не здесь. Собирая пенни, нагретые руками этих людей, прислушиваясь к звонкоголосой болтовне женщин, говоривших нарочито громко, чтобы перекрыть громыханье автобуса, глядя на горы или на море, поочередно появлявшиеся в продолговатой рамке ветрового стекла, он чувствовал себя так, точно только эта жизнь и была реальной, а всего остального вообще не существовало.

Почти так. Потому что кое-где все же были трещины. К примеру, в его взаимоотношениях с Гэретом почему-то не наметилось никакого сдвига. По мере того как шли дни и количество часов, которые он провел в обществе Гэрета, стало исчисляться десятками, а потом сотнями, Гэрет все больше узнавал его, тогда как он по-прежнему ничего не знал о Гэрете. Было что-то в этом лице с крючковатым носом и глазами хищной птицы, глядевшими из глубоких впадин, исключавшее легкость отношений. С таким человеком нелегко сблизиться. Роджер, к примеру, обнаружил, что не может говорить с Гэретом по-валлийски. Даже если он и пытался произнести какую-нибудь фразу по-валлийски, Гэрет усмехался и отвечал по-английски.

Случалось, правда, что Гэрет сам заводил с ним разговор. В то утро, когда облили краской дверь, они, приехав наверх с рейсом в десять тридцать, стояли у остывавшего автобуса и смотрели на раскинувшиеся далеко внизу широкие просторы моря, зеленые поля, узкой полоской сбегавшие к берегу, и темный клин Энглси. И Гэрет вдруг спросил:

— Ну, как вам живется у миссис Пайлон-Джонс? Уютно устроились, не так ли?

У Роджера на минуту возникло желание рассказать Гэрету про малиновую краску, но он решил промолчать. Дорога делала развилку неподалеку от дома миссис Пайлон-Джонс, и автобус не проезжал мимо, так что Гэрет не мог сам увидеть разукрашенную дверь. Слух об этом рано или поздно, несомненно, дойдет до него, но от других. Достаточно Гэрету и своих забот, не к чему перегружать его еще и собственными мелкими неприятностями.

— О, прекрасно, — сказал Роджер. — Я уже чувствую себя в Лланкрвисе как дома.

Это было, конечно, весьма громко сказано, и Роджер понял это, лишь только произнес фразу. Если бы он чувствовал себя в Лланкрвисе как дома, значит, он был бы одним из односельчан Гэрета, а ведь он лишь смутно представлял себе, в какой части поселка живет Гэрет, и, конечно, не мог бы указать его дом. По окончании трудового дня Гэрет просто исчезал в направлении верхней части поселка, где на террасах стояли самые маленькие домики. Роджер предполагал, что Гэрет живет один, но опять-таки это была лишь догадка. У Гэрета вполне могла быть жена и шестеро детей.