Зима в зеркалах

Меня занимало одно соображение: как Наташа собиралась показать мне и Володе ту фотографию, зная, что ее отдали инженеру Костину? Забыла она, что ли? Или с самого начала играла роль? Или кто-нибудь, скажем, покойный Веня Малик, так ловко ею сманипулировал, что бедняга не представляла, что и кому она отдала? На этом месте дедукция обрывалась.

Когда я окончательно запуталась в событиях и побуждениях персонажей, живых и усопших, стало немного дурно и я решила подождать. Ровно три дня, потом позвонить Наташе и непринужденно доложить, что покойники сами по себе, а идея книги о загадочных убийствах меня не оставляет, посоветовать ей плюнуть на Стивена Кинга и заняться материалом для книги. Может быть, найдутся нетрадиционные идеи. В конце концов в прокуратуру она меня таскала, так что не может запросто послать вон. Или самой толкнуть как бы сдуру идейку о романе в духе черной магии. Что фотоизображение давно минувших дней обладает демонической силой – если к нему прикоснуться вольно или невольно, то с людьми, заснятыми на нем, начинают происходить загадочные события. Кто-то внезапно умирает, кто-то бесследно пропадает, у кого-то начинаются неприятности. И вот бесстрашная журналистка вступает в борьбу с силами зла. История – полный блеск, куда там Стивену Кингу, главное, что не фикция, почти документальная повесть. Сейчас в газетах и не такое печатают, и фильмы еще забористее закручивают. Мы с ней настряпаем мистический триллер века! Только бы не запугать беднягу сверх меры, бывает, что дамочки верят в подобную чепуху, не хватила бы Наташу кондрашка между делом. На этом месте размышлений, я решила посоветоваться с Валентином, и компаньон долго смеялся. Все-таки он бессердечное существо!

О своих делах Валентин рассказал кратко и немного. Опять предупредил, что занялся конторой покойного Ваниамина Малика, копается с девочками и просит туда не лезть. Насчет Наташи Ржеутской нам предстоит серьезно побеседовать, так доложил компаньон.

Я продолжала свои размышления в духе черного мистического триллера до жуткого момента, когда в туалете померещился домовой, не исключено, что тому способствовала Татьяна из Екатеринобурга. Она явилась накануне ближе к вечеру и долго объясняла, как намерена переделать свою пьесу, чтобы сменить роботов на астральные существа национального порядка. (Из чего следует, что они меня достукали, милые дамы, Владка с Алиной Мельниковой, воспользовались проявленным малодушием и незнамо как, но ловко заставили ведать литературной частью «бургской» Татьяны. До безумной девушки наконец дошло несоответствие творческих замыслов в духе Станислава Лема с убеждениями в духе неких инквизиторских откровений и мрачных загробных тайн. Татьяна серьезно полагала, что смысл жизни откроется ей только после смерти, но не знала, какие из того надлежит сделать практические выводы. Самой приблизить желанный момент или делиться предчувствиями в формах, недоступных пониманию. В жуткой мешанине бредовых идей меня настораживал один момент. Татьяна к общему несчастью изыскала повод пожертвовать своей многострадальной жизнью.

Прошлым летом ее обуревала мечта совершить террористический акт и погибнуть в процессе, но Таня не могла свести концы с концами и убедить себя, что для того имеются веские основания. Для приличия она постановила, что деяние должно спасти Россию, но не очень четко представляла от чего именно. В принципе от неустановленных черных сил, во вторую очередь от проклятого рынка, который темные силы бедняжке России навязали.

К счастью для всех заинтересованных сторон и для России в частности, мы с Владой Ким ухитрились поколебать бредовую решимость девушки, а Валентин помог мне замылить запас приобретенного "чешского марципана", бомбу стало делать не из чего. Валька запугал Татьяну до основания, наплел сорок бочек арестантов и клятвенно солгал, что взрывчатка досталась агентам ЦРУ. По второму разу бедная девка не решилась обращаться туда, где сердобольные "друзья" достали для нее динамит, там ей больше не поверили (это был «оружейник, которого я ошибочно склоняла переводить роман!). В отчаянии Таня удалилась обратно за Урал, мы с Валькой ей купили билеты.

Однако теперь Татьяна измыслила вескую причину для срочного отхода в мир иной, и я боялась, что придется начинать снова здорово. Надежда питалась лишь в форме пьесы – я убеждала Татьяну повременить с актом самопожертвования, выставляя тривиальный резон, что все там будем, незачем торопиться. Не лучше ли будет оформить гениальные прозрения в доступной для публики сценической форме. Ну и расплачивалась за это, Танька села мне на шею и часами обсуждала драматургию исправленной пьесы. Там действовало столько потусторонних сил, что моя луженая психика дрогнула, в туалете померещилось астральное присутствие мелких форм. Тогда я решила, что к разговору с Наташей я почти готова.